Она так и не увидела его тела.
Годы спустя Туригутта поняла, что отличало первое близкое столкновение со смертью. Что делало его особенно жутким, помимо новизны. Она не видела, как это произошло; не дотронулась до вещественного, зримого свидетельства произошедшего, не узрела доказательств. И это оставило наиболее глубокую, поныне зияющую рану в душе, неугасимый огонёк бесплодной надежды: где-то там, в далёких, растворившихся в безвременье степях, до сих пор жил молодой, весёлый темноволосый всадник с верёвочными плетёными браслетами на запястьях. Жил без неё.
Как бы ни было тяжело, ни от одной смерти Туригутта впредь не отворачивалась. Их было много, мёртвых друзей, ждущих её на той стороне, и она не колебалась, провожая туда очередного.
Подпадал ли Левр Мотылёк под определение «друга», она не могла сказать. И всё же собиралась стать свидетельницей его смерти.
— Самоуверенная недоросль, — пробормотала она, занимая своё место рядом с капитаном Элдар. Горец вежливо, но холодно ей улыбнулся.
— Сестра-мастер, вы выглядите встревоженной больше, чем ваш юный защитник, — заметил он. Тури хмыкнула.
— Не защитник он мне.
«Не меня он защищает, точнее сказать, — договаривает воительница про себя, косясь на непроницаемого капитана слева от себя, — хотя нельзя не признать, что некоторая доля личной приязни вмешалась в идею о защите рыцарской чести».
— Вне зависимости от того, проиграет он или победит сегодня, ваша история уже разошлась в нескольких вариантах даже среди двора моей семьи. — Наследник Элдар откровенно наслаждается происходящим, не намеренный скрывать своё удовольствие. — Господин Хедар даже прислал своего живописца запечатлеть поединок.
Безразличным взглядом Тури проводила руку капитана. Художник действительно был и занимал место в первом ряду на грубо сколоченном ристалище. Она представляет собой зрелище, это точно. Серое платье вместо воинского костюма не столь впечатляюще, зато тонкая золотая цепь между кандалами, преподнесённая с утра капитаном, как и неизбежная белая вуаль (хоть и весьма условная, под стать оковам), дополняют её облик.
Что может увидеть художник? Все они, мужчины Элдойра, мужчины Поднебесья, видели одно и то же, соперницу, Степную Нечисть, соратницу, но не её саму. Тури давно забыла, как выглядит. Из отражения в клинке смотрит женщина на десять лет моложе, чем накануне. На десять лет старше, чем она должна выглядеть.
Всё, что Туригутта чувствует, — смиренное ожидание близящейся казни Мотылька. Роскошно обставленной, надо отдать должное повадкам асуров, жесткосердных эстетов, любующихся смертями и жаждущих зрелищ любой ценой.
Это не турнирный бой, не праздник, атмосфера далека от напряжения военного лагеря. Это что-то, что Тури чувствовала во Флейе тысячу лет назад, то, что она ненавидела. Это особое ощущение, что кто-то совершает бессмысленное самопожертвование ради несуществующих, незначительных вещей. Вроде клятв и чести. Один идиот нашёлся, вот он, появляется, взмахивая своими мотыльковыми крылышками, а другие, совсем не такие, продажные, лживые, готовы полюбоваться тем, как его изувечат и бросят медленно умирать.
Тури вздохнула.
— Наставник уже прочитал два стиха, — пожаловалась она вскоре, переминаясь с ноги на ногу; храмовый служитель зачитывал строки из Писания. — Что-нибудь более увеселительное предвидится?
— Мы в Тиакане, — усмехнулся Элдар, — конечно, в Атрейне для разогрева какую-нибудь несчастную изменницу забросали бы камнями и выпороли бы пару воришек, но местная знать любит более изысканные представления. Сожалею.
— Просто охота покончить с этим уже, — пробормотала Тури, ёрзая у перил: садиться пока не полагалось.
В качестве развлечения вдоль ристалища проносили знамёна погубленных врагов королевства с последовательным изложением обстоятельств побед войск Правителя над супостатами. С ужасом, близким к священному, Туригутта разглядела и памятное ей знамя Сувегина. Она прищурилась. Одного вида этого знамени — две башни, между которыми расцветала плетистая роза — хватило, чтобы появился горький привкус на языке.
— Сестра-мастер должна быть довольна: её заслуги мы не оставили без внимания, — вырвал воительницу из погружения в прошлое голос капитана Элдар, — вы не жалеете?
— О чём? Победах? — бездумно ответила она. Элдар фыркнул:
— О том, что не вы стоите против мастер-лорда.
— Я не спятила до такой степени и хочу быстрой смерти. Чистый удар на плахе — против расчленения при толпе руками Тьори Кнута?
И в общем, уравнение и его решение были ей заранее известны. Вмешался Мотылёк, и сразу равновесие нарушилось. Горечь во рту усилилась.
Наконец, представление приблизилось к кульминационному моменту. Тури подалась вперёд. Элдар остался недвижим. В центре перед взорами зрителей явились поединщики.
Ни на одном из них не было никаких доспехов; конечно, мастер-лорд Оттьяр явился в полном воинском облачении, церемониальном костюме и при поясе. Красивый, холодный и ещё более надменный, чем его запомнила Тури, он почти мгновенно привлёк внимание немногочисленных, но разряженных дам. Вуалей почти не было видно — одна-две, и те принадлежали воительницам. Женщины Тиаканы предпочитали открытые лица.
Восторг, отразившийся на большинстве из них при появлении Оттьяра, сменился исступленным томлением, стоило показаться Мотыльку. Против воли Тури оглядела присутствующих женщин с чувством лёгкого превосходства. Желчной, отравленной, изломанной гордости. Он собирается умереть ради меня. Юноша, прекрасный, как рассвет весны.
Несмотря на пронизывающий ветер Предгорий, кроме кафтана, штанов и лёгких сапог, на нём ничего не было. Разве что в воинский хвост вплетённое павлинье перо, что не осталось незамеченным.
— Заткнитесь, — заранее прошипела Тури сквозь зубы в ответ на молчаливое выражение забавы на лице капитана.
— Могло быть хуже, — задумчиво ответил Элдар, почёсывая кончик своего длинного носа, — гораздо. Например, он мог прицепить куда-нибудь на пояс лисий хвост. О, но это выглядело бы как добытый трофей, вы не находите?
***
Ристалище в Мелтагроте было серым. Или белым. Или прозрачным и невесомым — Левр на самом деле не помнил. Всё, что он знал, так это то, что турнир в Мелтагроте был тысячу лет назад, и за время, минувшее с той поры, он постарел в тысячу тысяч раз.
И ристалище в Исмей — ни парадных труб, ни музыкантов, ни жонглёров и представлений циркачей — Левр запомнил лучше, чем ему хотелось бы. Воспалённый страхом ум подмечал все детали, вплетал их в картину, узел за узлом укладывал в память: сколоченные наспех грубые лавки, кое-как расставленные жаровни, радостные, хоть и мёрзнущие на ветру разносчики горячей снеди, спешащие вдоль рядов.
В сером платье, с золотыми цепями на запястьях, как заточённая прекрасная принцесса, Туригутта рядом с капитаном Элдар.
А точно между ним и Туригуттой, словно сошедший со старинных гравюр, замер в опасливо-небрежной стойке мастер-лорд Оттьяр.
Церемонные приветствия закончились. Постепенно затихали переругивания торговцев и разговоры зрителей. Левр изыскивал силы сделать ещё хотя бы один шаг — странно, ведь на нём не было тяжёлых доспехов, — когда Оттьяр заговорил.
— Когда Бог хочет смерти перепёлке, она сама летит к силкам. Ужели за двадцать лет жизнь так опротивела тебе, юноша?
Левр молчал.
— Знаешь, как называется то, что ты устроил, мальчик? — негромко произнёс Оттьяр, наклоняя голову и перевешивая меч через плечо: лёгкий, уверенный жест, призванный продемонстрировать, как силён мастер. — Я не уверен, что знаю подходящее слово. Может, ты подскажешь? Как называется весь этот беспорядок, завязанный на кодексах, рыцарской чести и безумной лжи, имеющий целью лишь одно — впечатлить не первой свежести потаскушку со званием?
Левр не отвечал. Он знал, жизнь много раз убеждала его, что разговорчивый противник отвлекает внимание. Он даже не выискивал ответы, не подбирал выражения для них. Хотя и не мог не запоминать то, что слышал.