…Годы украсили леди Орту. Застенчивая девочка из прошлого, озабоченная холодностью мужа, ушла. Тури мало помнила её лицо. Едва могла перечислить и обозначить отдельные черты ненавистной супруги полководца: голубые глаза, румянец, чуть вьющиеся волосы, одинаковые серые платья. Она была незаметной в окружении глинобитных хижин Мирмендела, она терялась в каменных дворцах Флейи.
Ничего общего с роскошно одетой госпожой, окаменевшей при виде воеводы точно так же, как и сама воевода. Оставшиеся в прошлом глинобитные хижины, воинские шатры и дворцы чужбины меркли перед мозаичными стенами, дорогими коврами и изящными сундуками, выставленными вдоль стен. Новый богатый дом Ниротиля — незнакомая для Тури часть его жизни.
Не сводя глаз с леди Сонаэнь, Туригутта прищурилась, кашлянула и провозгласила громко, зная, что хотя бы один оруженосец в доме присутствует:
— Мастер-леди Туригутта Чернобурка к брату Ниротилю!
Послышалась знакомая хромающая поступь из внутреннего двора. В домашнем одеянии, отряхивающий руки — неужели Тило дошёл до садоводства, быть того не может, — весь дышащий незнакомым, невоинским уютом и умиротворением, он явился.
Демонстрируя щетину на подбородке. Чистую одежду с вышивкой. Ухоженные ступни оседлого жителя.
Оглянулся на жену — безмолвную свидетельницу встречи старых соратников, любовников, бывших друзей. Тури прищурилась. Комок в горле бился в такт с участившимся сердцем.
Настоящая леди, его жена; леди от рождения, никакого «мастер» перед именем. Леди в дорогих сафьяновых туфлях, тёмной парче, кружевном покрывале. Леди без шрамов, синяков, мозолей и царапин. Есть только несмываемое — для Тури — пятно измены; предательство тем тяжелее, что Тило измену простил. Вот она, прощённая, никем не проклинаемая; забытый позор мужа, очевидная гордость дома. Никогда не носившая тяжёлых сумок, не вязнувшая в грязи за обозами, не ловившая стрел и копий, когда кто-то целился в него…
Короткий поединок взглядов оставил Туригутту на взводе, когда леди Орта безмолвно поклонилась супругу и покинула балкон.
— Заходи, — бросил Ниротиль воительнице, и она проследовала за хозяином во внутренний двор.
Вместо оруженосца обнаружился молоденький ученик. Глядя круглыми глазами на воеводу, он дважды споткнулся, поднося ей воду. Тури вздохнула. Некоторые вещи не меняются.
— Ты сам его выбирал? — поинтересовалась лениво, едва пригубив воду: положенный жест, полумёртвый обычай. Тило вздохнул:
— Если бы. Задолжал кое-кому в Школе. Это его племянник. Очередной.
Тури хватило одного взгляда на смущённого паренька, и она улыбнулась:
— Нэртис?
— Нэртис, старый ростовщик, чтоб ему. Да. Иди, юноша. Оставь нас.
Тихие вкрадчивые шаги звучат, отдаляясь, по узорчатому мозаичному полу.
В тишине Тури вздыхает.
Этот дом красив и изыскан, так почему кажется похожим на клетку? Дорогую, обставленную куда тщательнее прочих клетку с хитрым замком?
Дом-ловушка. Должность — тоже ловушка. Звание — цепь с ошейником. Есть что-то уродливое в том, что воевода теперь часть игры, часть мозаики, «мастер-леди», одна из многих.
В доме всего слишком много: мозаики, красивой мебели, невидимых слуг, натирающих позолоченные вазочки от пыли до блеска.
И что-то нужно сказать заложнику дома, бывшему командиру, минуты идут, и Тури не знает, с чего начать, ненавидя себя за это. Хочется говорить — не отшучиваться, не сплетничать, не жаловаться, говорить, но она не знает как, она может только нападать и обороняться, что в данной ситуации нужно меньше всего. И, хуже для обоих, Ниротиль не умеет этого точно так же.
— Я теперь мастер-леди, — выдохнула Туригутта, наконец находя первую неверную тропку среди возможных, — меня не казнили. Твоих рук дело?
— Не понимаю, о чём ты.
— Как и в прошлый раз? — она усмехнулась, кладя руку на воинский пояс. — Даже я с годами умнею.
— Достаточно, чтобы подвергнуться королевскому суду? — Он некрасиво нахмурился, и отчуждённость сменилась привычной дискуссией командира и подчинённого. — Не бежать, когда была возможность? Выставить мальчишку Лияри против Тьори Кнута?
Тури ненавидела, каким тоном Тило произнёс семейное имя Мотылька.
— Мальчишка вызвался сам. Тебе должно быть лучше известно; это семейство отличается особым упрямством, если что решают, то не спрашивают никого. Или… о, капитан, да брось: тебя смущает, что это его сын, который защитил меня?
— Мужчины Лияри питают особое пристрастие к моим женщинам, это ты хочешь сказать? — лицо Ниротиля выражало мягкую забаву.
«Моим женщинам». Но Тури не была, больше нет.
Она всё ещё любила его, как и годы назад; возможно, особое отношение следовало назвать иным словом, но Тури никогда не поддавалась искушению обдумывать чувства. Вероятно, признавалась воительница себе, боль так и останется осадком в сердце навеки, подобно старому шраму. И она наконец-то простила его.
Впрочем, Ниротилю об этом знать было необязательно. Туригутта знала совершенно точно, с кем однажды поделится. Если доживёт.
— Всё, что я хочу сказать, — «счастливо оставаться». — Она поднялась с кресла, выпрямилась, принимая почти парадную стойку. — Соберу под знамёна кого придётся по предместьям — сам понимаешь, казна больших денег мне не платит — и рвану на восток.
— Не может быть, — вымолвил полководец с лёгким смешком недоверия, — ты вернёшься туда снова? В Самху? В Пустоши? После всего? Скажи, что ты не сделаешь этого.
— Сделаю.
— Кому и что ты хочешь доказать, Чернобурка? — Наконец, он взорвался, вскочил напротив, подался вперёд, прекрасный в своём гневе. — На что ты рассчитываешь? Ты уже умирала там; я умирал; мы едва выжили. Что, всё ещё ждешь, что я побегу на край земли спасать тебя? Тебе мало славы? Очнись, глупая женщина, ты не для этого носишь воеводские ножны!
Когда-то давно они орали друг на друга в шатрах, и прежде Тури всегда уступала — уступала как своему командиру, как старшему, но теперь, наконец, замахнулась для решительного удара.
Удар не достиг своей цели — Тило среагировал всё так же быстро, как и прежде, поймав в ладонь её кулак.
Возможно, дамскую пощёчину он принял бы как должное.
И кричать на него Туригутта не стала.
— Следи за языком, мастер войны, — угрожающе холодно произнесла она, — и подумай. Дважды подумай, прежде чем звать меня «глупой женщиной».
— Ах, как же, моя «мастер-леди»…
— Именно. Не «женщина». Не чья-то. Меньше всего твоя. Я больше не хочу доказывать тебе ничего, Тило.
Вот она и бросила ему в лицо печальную, обоим известную правду последних лет.
Мы перестали быть соратниками. Мы не стали любовниками и спутниками жизни. Ты и в дружеской верности мне отказал.
Лицо Ниротиля смягчилось, он опустил глаза, борясь с собой. В это мгновение перемирия казалось, что всё осталось по-прежнему и есть путь назад, дороги по-прежнему открыты, но — Туригутта не позволила себе поддаться старой привычке. Даже когда оказалась в объятиях, знакомых, крепких, отчаянных. Даже когда Тило тихо произнёс:
— Я всё равно буду тебя ждать, лиса. Всегда.
— А я тебя не буду, — хлюпнула она носом напоследок, всё же вытягивая скатерть из-под драконьих нард и беспардонно сморкаясь в расшитый серебряной бахромой угол.
— Будешь.
— Нет. — Тури выпуталась из его рук, решительно вытерла глаза. — Я тогда тебя ждала. Тогда, когда ты не пришёл.
И, видимо, правильно сделал. Теперь — теперь я знаю, что такое, когда кто-то умирает за тебя. Этот долг поцелуями не отдать. Жить с ним тяжело. Любить за него невозможно.
— Ты простишь меня, если в этот раз я пойду с тобой?.. — вполголоса пробормотал полководец. Туригутта не поддалась, сделала шаг назад, прочь от него:
— Твоё место здесь. С сыновьями. Женой. — Слово всё ещё жгло желчью на языке. — Из следующего похода ты не вернёшься, мы оба это знаем. А я рискну.
— Останься.
— Нет.