— На одну ночь. На один вечер.
— Нет. Не провожай. Я люблю тебя, капитан, но теперь ты больше мне не нужен. Я сама по себе. Прощай, Тило.
Она уходила почти вслепую, пьяная от слёз, запоминая и впитывая горюющим сердцем картину, которую намеревалась пронести до смертного часа: бело-голубую мозаику дворика, опадающие с разукрашенных гирлянд павлиньи перья и Ниротиля Лиоттиэля, точно так же вытиравшего глаза и сморкавшегося в злополучную скатерть.
Город заливало ярким солнцем ранней зимы. Высокое, светлое небо без единого облачка предвещало сильные морозы. Слёзы быстро остывали на щеках и ресницах. С каждым шагом Туригутта Чернобурка дышала легче.
Ведь долгое уныние и самоедство никогда не были ей свойственны.
И плакать было не о чем, теперь, когда впереди ждали честь, слава и осязаемый шанс — в очередной раз совершить подвиг.
«Подумать только! Чёртов Мотылек был прав; я тоже… тот ещё рыцарь».
***
За три недели полупостельного режима Левра навестила вся Тиакана.
Приходили лекари и пристально изучали ранения. Обстоятельно ощупывали тело с ног до головы. Приходили, словно кто-то накрошил сладкого пирога и набегали муравьи, дознаватели Дозора и военного суда. Наставники проводили у него по часу в день, восхваляя доблесть в борьбе с грехом и осторожно советуя не слишком усердствовать в оной. Скорее всего, следовало это понимать как желательный отказ от вызова на поединки всех воинов-грешников, какие только водились в Поднебесье. Левр только усмехался.
Чужие грехи и собственная честь его интересовали меньше всего.
— Ты добился неоспоримой победы, эскорт-ученик Левр из Флейи, — церемонно сообщил Бритт. Юноша сглотнул прежде, чем задать действительно тяжёлый, но интересующий вопрос:
— Он умер?
— Рано или поздно умрёт, вспоминая об этом дне. Пока жив, драться чем-то, кроме костылей, уже вряд ли сможет, — спокойно ответил оруженосец, не сводя глаз с юноши. — Доволен?
Доволен ли он был? Проводив из окна взглядом свиту капитана и вновь вынужденный вернуться в постель, Левр часами пытался найти просто ответ на этот вопрос. Доволен ли он был, что жадный лживый военачальник, порочащий имя его князя, имя воспитавших его земель, наказан? Да. Доволен ли был, что очистил своё имя от подозрений в помощи беглянке? Да. Что победил сильнейшего в настоящем бою? Да.
И тут же непрошеными гостями возникали другие вопросы. Что будет дальше? Казнят ли Туригутту Чернобурку всё равно или помилуют? Не стоило ли её всё-таки казнить? Отпустить до поимки? Почему она не приходит? И почему, почему, почему именно сейчас, когда свершилась упоительная победа, осталась мучительная пустота внутри?
Они приходили. Каждый день. Торговцы с третьими дочерьми от четвёртых жен, впечатлённые его «воинской доблестью». Кастеляне дворян. Неизвестным наречием изъясняющиеся тиаканцы, установившие с ним, Левром из Лияри, отдалённую степень родства через предков, живших полторы тысячи лет тому назад. Оруженосцы и воины, вдруг разглядевшие в нём равного или будущего товарища.
Туригутта не приходила. Ни днём, ни во снах.
Оказалось, что ранения — это невесело; и если поначалу Левр чувствовал себя почти героем, то всего лишь спустя неделю всё, что осталось, — боль выздоровления, уже позволявшая вставать на ноги, но мешающая жить в удовольствие. Словно удар мастер-лорда выбил его с налаженной широкой дороги в глубокую канаву и никак не удавалось выкарабкаться и встать на ноги достаточно твёрдо.
Почему-то ногам досталось больше всего.
— Да не ныл бы, — бурчал Бритт, — ты вообще не видал ран, понял?
Оруженосец Туригутты был недоволен тем, что пришлось остаться присматривать за её рыцарем-защитником. Когда Левр поинтересовался, зачем же в таком случае он остался, ответ был прост:
— Она приказала.
День за днём юноша проходил на немеющих ногах всё дальше по коридору, пока в один прекрасный день не спустился во двор. Под ноябрьским холодным солнцем Левр зажмурился, кутаясь в одолженный у гарнизонных служителей тёплый плащ.
Пахло сосновой смолой, морозцем и мазью, которой натирали сани и оси телег. Поздняя осень ещё не давала возможности предпочесть тот или иной вид транспорта окончательно. В грязи Эдельского тракта виднелись глубокие колеи от полозьев саней, что волокли несчастные лошади.
Как нигде высокое небо предгорий синело над долиной Исмей.
— Йе, мальчик! — послышался высокий голос, и на мгновение Левр готов был увидеть Туригутту. Но нет; то оказалась служанка, невысокая девушка, закутанная теплее остальных, и она несла в руках бумаги.
— Левр из Флейи. Это тебе! — Девица сияла, как начищенный медяк. — Мой господин повелел передать тебе лично, когда придёт почта.
— Господин Элдар?
— Ну да. Что-то интересное? — Она любопытно покосилась на ворох бумаг. Левр нахмурился, в волнении отворачиваясь.
Два свитка. Из Школы Воинов и суда. Пальцы задрожали, юноше стоило труда развернуть письмо с тяжёлой печатью. Казенный почерк сообщал, что Левру присуждается воинское звание, минимальное жалование — при условии прохождения службы в гарнизоне, а также право на обзаведение жёнами, домохозяйством — дальше шло перечисление предполагаемых богатств: шатров, наложниц, рабов, рабынь, скотины всех пород.
Второе письмо было подписано Наставником Мархильтом. Левр малодушно свернул его, лишь завидев знакомые расплывающиеся буквы, но отступать было поздно, и потому он вздохнул и вчитался в послание. Мастер-лорд сообщал, что гордится учеником, и поздравлял с получением звания. Также он радовался — буквы совершенно сливались в нить и вязь становилась нечитаема, — что за беспримерную отвагу в деле защиты чести княжества юного воина приглашают в личные патрули самого Иссиэля.
Третье письмо было небрежно сложено в несколько раз и пришло из Флейи — от двоюродного деда по материнской линии. С ужасом юноша обнаружил, что почти забыл родное наречие, пытаясь проникнуть в смысл слов старика или хотя бы в оттенок его настроения. Непонятно было, гордится родич его поступком или презирает за него.
Левр как раз пытался вдуматься в сложные формулировки на флейском диалекте, когда мимо пронёсся, громыхая доспехами, Бритт.
— Слышал, парень? — Неожиданно было обнаружить на лице вечно хмурого оруженосца сияющую улыбку — в которой, правда, не хватало двух зубов. — Чернобурку помиловали!
— О. — Левр выдохнул, не зная, как ему лучше реагировать на чудесное сообщение.
— И это не всё. Теперь она «мастер-леди», ты представляешь? — Бритт лучился счастьем, словно помилование коснулось его самого.
— Удивительно, — пробормотал юноша, робко улыбаясь и напрочь забывая о собственном звании.
Она жива. Она жива и выбралась… она награждена…
— Мы уезжаем, парни! — взвыл Бритт, обращаясь к соратникам. — Сестра-воин теперь госпожа! Эй, нас призвали, вы, засранцы, собирайтесь! Спасибо, брат Левр. — Сияющий, он обернулся к юноше, вновь заскрипели латы, оруженосец встряхнул юношу. — Ну, будь здоров, бывай… чистого пути до Лукавых Земель!
Левра передёрнуло. Он не смог выдавить даже жалкого «спасибо».
Письма в руке подтверждали истинность слов Бритта, всё это было правдой, всё, происходящее вокруг. Это никак не могло быть сном, потому что рёбра болели, как и ноги, и руки, и бока. Только вот Левр едва ли мог поверить, что всё закончилось.
«А служба в рыцарском патруле? Это же была твоя мечта! — важно произнёс внутренний голос. — А парадные доспехи по размеру? А венки, которые сплетут и возложат юные девы…» Это и многое ждало Левра впереди. Тракт — просторен и безопасен, никто не станет храпеть в ухо по ночам, никто не преследует по пятам, ничто ему не будет угрожать. Разве что по ночам далёкие звёзды высокого зимнего неба напомнят — увы, Левр по-прежнему поэт, и вскоре ему всё будет напоминать о Туригутте. И рыцарь в смятении.
— Посторонись, парень! — крикнули ему всадники, седлавшие коней, и Левр отошёл с пути.
Прирождённые кочевники. Воины штурмовых войск. Теперь павлиньи перья на их знамёнах реют гордо после того, как их госпожу-предводительницу оправдали. Теперь Туригутта мастер-леди — и за ней идут войска. Воины. Много крепких мужчин, готовых отдать жизнь по приказу.