Главное откровение преследовало его каждый следующий день — и Чернобурка предупреждала, многажды. Потребовалось попробовать самому, чтобы убедиться. Рыцари в парадных доспехах, со всеми своими позами, и сам он среди них, были смешны, жалки и нелепы.
***
Первые признаки разочарования в детской мечте стали очевидны в день торжественной, но быстрой присяги. Из казарм Школы Левр перебрался в башни Сосновой Крепости, и в комнате их было теперь трое, но этим всё отличие и ограничивалось. Кроме новых доспехов (пришлось подгонять за свой счёт у унылого кузнеца всё той же Школы), нового распорядка (плюс час ко сну, минус день для библиотеки) ничего не изменилось.
Разве что пьянствовать по борделям теперь приятели стали гораздо смелее. Против воли Левр замечал, ради чего стремились к рыцарской службе ученики. Всех манило беззаботное прожигание жизни за счёт казны, отсутствие обязательств, какой-либо ответственности. Для рыцарей князя доступно было лучшее вино, королевский беспроцентный займ в триста золотых, крыша над головой. И женщины. Рыцари помладше, ещё не нагулявшиеся всласть, тратили значительную часть свободного времени, с выдумкой волочась за привередливыми красавицами, жёнами и дочерьми рыцарей постарше.
Старшие же собратья с важным видом обсуждали свои дела — закон воспрещал рыцарству торговлю, но на обходные манёвры весь княжий двор глаза закрыл давно и крепко.
На втором месяце почётной службы Левр понял, что ему бросили кость в виде рыцарской почётной службы в старой столице, и кость эта встала поперёк горла, грозясь перекрыть дыхание на долгие годы, если не навсегда.
Осознать истину было почти не больно, он лишь удивился, что раньше этого не понял. Как он мог? Недосягаемый пост княжьего стража для наследника маленького, низложенного Дома… и вот, теперь этот недосягаемый пост был его. Левр из Флейи мог с честью простаивать часы в дозоре до конца своей жизни. Смысла в этом было ещё меньше, чем в показательных турнирах.
Это было унылое времяпрепровождение. Да, и стабильный заработок — Левр мог предсказать его постепенное возрастание год от года. Как и расписание каждого следующего дня. Трижды в неделю он сопровождал к князю советника Найли, ворчливого старого калеку. Дважды в неделю сопровождал князя к любовнице — леди Найли-Суготри, делая вид, что не знает, что упомянутая леди — главный актив своего ворчливого мужа в деле продвижения по службе.
Ещё были посещения монетного двора. Визиты в Школу Воинов — Левр не переставал удивляться изобретательности писцов, сочиняющих дважды в месяц одинаково безвкусные речи для молодёжи воинского сословия. Были прогулки по торжищу до ворот Сосновой Крепости. Посещения портов. Встречи с управляющими каменоломен, золотых приисков и иных безымянных афер — эти господа прибывали на аудиенцию к князю в неприметных паланкинах без гербов и знамён. О чём беседовали они с князем, никто не знал, имён их в списках гостей не значилось, но, очевидно, процветание всего княжества в значительной степени поддерживалось именно благодаря крепким отношениям с такого рода посетителями.
Левр учился достаточно быстро. Он не стал задавать вопросы. В конце концов, ответы были ему неинтересны.
Возможно, в старые времена, когда Мелтагрот был столицей, а князья Лукавых Земель правили всеми сопредельными краями, рыцари, охраняющие владык, действительно часто сталкивались с покушениями, отравителями, наёмниками и разбойниками. Когда же Левр попытался расспросить старших товарищей о самом страшном, с чем им приходилось сталкиваться, ответ был один:
— Ох, парень! Ты не застал Рыбный Бунт! Нас закидывали требухой, чешуей и помоями на всех портовых линиях, и от нас с неделю несло так, что не пускали даже в самый дешёвый бордель!
И всякий раз перед ним, как живая, представала Туригутта Чернобурка — призрак её чуть расплывался в солнечном свете ранней весны, когда она, незримая для остальных, складывала руки на груди и грустно посмеивалась:
— Ну что, Мотылёк, получил свой шанс на подвиг?
***
Что, бесспорно, было прекрасно в службе, так это возможность молиться в воинских приделах храмов, посещать все без исключения тренировки — в число которых входили кружки стихосложения и сочинительства — и свободный вход в знаменитые княжеские купальни Мелтагрота.
Иные рыцари избирали для себя посещение купален в строго определённые дни — когда на нижних ярусах, куда стекала вода, работали, подобрав юбки, весёлые придворные прачки. Левр любил посещать купальни после тренировок мечного боя, к которым, себе на удивление, пристрастился.
Всё, что мешало ему и делало его неуклюжим середнячком, ушло; юноша перестал бояться проиграть, ему стали любопытны собственные ошибки и возможности их исправить. Мастер-лорд Мархильт вздыхал, и пару раз в сердцах даже воскликнул, что жалеет о потере способного ученика — ведь мог бы довести его до мастера меча, и потом, возможно, и выше…
Левр подобные беседы вежливо пресекал.
Сегодня тренировочный двор, галереи и даже купальни гудели: переписчики королевских войск были замечены в Школе, и это значило только одно.
— Война! — мрачно озвучил Косса, встретившийся на улице. — Затевают новый поход.
— Кого набирают? — поинтересовался Левр безразлично.
— А кто пойдёт. Поговаривают… — Косса понизил голос. — …кто-то из штурмовиков лично выбирает бойцов.
— Далёкий поход?
— Восточный. Куда-то за Междуречье.
Левр сжал зубы. Штурмовые войска на востоке? Это мог быть кто угодно; десять из двенадцати штурмовиков воевали за Черноземьем.
— И это не всё, — делился словоохотливый Косса, — брат князя, лорд-бастард, вроде тоже отправляется.
— Но он из личных рыцарей владыки Иссиэля…
— Королевское прошение. Такие времена.
— А ты бы отправился? — выдохнул Левр, и приятель выпучил глаза:
— Ты что? На восток? За три гроша на верную гибель? На что оно мне?..
Опрокинув на себя три ковша воды и поторопив друга, Косса покинул купальни. Левр улавливал, задумчиво намыливая мочалку, разговоры остальных:
— …и помиловали, как ни в чём не бывало…
— …а кровищи, кровищи было! И снова в поход.
— Но куда денешься, когда припрёт?
Штурмовые войска всегда были главным предметом для сплетен, восхищения, зависти и ненависти. Левр вздохнул, пообещав себе разузнать, что там за новости с востока, и потянулся за полотенцем. Парни продолжали трепаться и сплетничать за ширмой у бассейна:
— …и ведь сам князь обещал распять, если… ох.
Послышался плеск, все смолкли. Левр прополоскал рот.
— Простите, мастер, мы не слышали, как вы вошли… со всем почтением, извините…
— Наше почтение, мастер.
— Простите. — Послышались поспешные шаги прочь, кто-то поскользнулся со сдержанными ругательствами.
Левр вытер воду с лица и выглянул из-за ширмы.
Мыло, гулко вывалившееся у него из рук, заскользило по кое-где потрескавшейся плитке вниз, к воде, где в последнее мгновение уперлось в босую, знакомую до каждой мозоли и трещинки, смуглую женскую ступню.
Послышался смех с знакомой соблазнительной хрипотцой:
— Ах. Всегда хотела взглянуть на этого красавца в полный рост.
…Он помнил, он бережно хранил в памяти каждую деталь, которую вынес из их времени вместе. Какой она была? Тогда? Каким он был — любые воспоминания меркли рядом с живой Туригуттой, коварно усмехающейся в трёх шагах от него. Нагая, она намыливала голову обеими руками и что-то деловито мурлыкала себе под нос.
— Мастер-леди… — выдавил юноша, вновь превращаясь в того Левра Мотылька, каким заворожённо порхал вокруг неё.
— Да, юный воин?
— Рад вас видеть. — Он выпалил это, немедленно лихорадочно втискиваясь в штаны и рубашку.
— Я не заметила. Не приглядывалась, точнее сказать.
— Мастер-леди, могу я спросить?
— М-м? — она плеснула воды себе на ноги и принялась намыливать колени. Левр с трудом мог сосредоточиться на чём-то, кроме открывающегося вида.