Вовка жил в полукриминальном рабочем районе, который был весь утыкан облезлыми кирпичными четырех-, трех- и двухэтажными «хрущевками». Он снимал тесную угловую квартирку на последнем четвертом этаже одного из таких домов.
Эдик притормозил у остановки, приехали. Я был рад, что впереди суббота и можно за прошедшую неделю спокойно отсыпаться у Вовки хоть до обеда. Меня все еще мутило, я открыл дверь, сделал глоток свежего воздуха. С заднего сидения, кряхтя и матерясь, на улицу вылез Вовка. Получив деньги, Эдик укатил, оставив нас, наконец, в ночной тиши. Мы зашагали вглубь спящих дворов, до Вовкиного дома было метров двести по прямой.
Во дворе дома стояла почти кромешная темень, ни один уличный фонарь не светил. Над металлической дверью подъезда отсутствовал козырек, в стене выше торчал полый штырь – все, что осталось от лампы освещения. Мы зашли внутрь. На площадке первого этажа тускло горела лампочка, навстречу потянуло сыростью. В старых подъездах всегда воняет. В этих «хрущевках» все плохо – маленькие площадки на этажах, узкие и с разным наклоном лестничные марши, ступеньки разной высоты и глубины и тесные квартиры.
Мы зашагали вверх. Одышка появилась у обоих и почти сразу. Мое сердце гулко заколотило, отдавая в уши. Я тяжело задышал, взялся за перила. Алкоголь в крови мешал идти ровно. Вовка шумно сопел позади. Оба громко топали.
Наконец-то мы пришли. Спать хотелось неимоверно. Я быстро разделся до трусов, посетил туалет и облегченно поплелся на кухню – захотелось чаю. Взял сигарету, сел на деревянный старый скрипящий и разболтанный стул со спинкой, закурил. Следом в камуфлированных трусах вошел Вовка, озираясь на кухне, пьяно поскреб волосатое пузо, тоже закурил. Сидя друг напротив друга, стали ждать, когда закипит чайник.
- Сыр будешь? – засмеялся бесшумно Вовка.
- Ты заебал уже со своим сыром! – засмеялся и я.
- А что, сыра много! – продолжил Вовка, распахнул холодильник. Тот был забит сыром. Несколько больших круглых голов занимали его почти весь. Я снова засмеялся.
- Не, ну его надо жрать, пропадет же! – уже, будто даже извиняясь, добавил Вовка.
- А чего ты его приволок столько? Взял бы немного...
- Дык халява же! Как не взять!? – удивленно поскреб в затылке Вовка. – Все равно бы выбросили, со склада списывали, надо было брать. Да и сыр хороший, «Дор Блю», «Пармезан», это тебе не наше говно дешевое. Не, надо было брать.
Я продолжал посмеиваться. Электрочайник забурлил, щелкнул выключателем.
- Вот теперь и жуй один сыр целыми днями!
- Бля, Рамзес, и так жру его постоянно, уже не могу! Заебался! – засмеялся Вовка, разлил чай по кружкам, кинул в обе по пакетику чая, протянул одну мне. Стали пить чай, через глоток затягиваясь сигаретами.
- Ща допьем и спать..., - пробормотал я. – Не могу уже, глаза слипаются...
- Ну... блять, красный диван тебя ждет! Хы-хы-хы! – вновь засмеялся Вовка.
- Бля, никакого гостеприимства... Нет, чтоб самому лечь на этот диван, а мне, как гостю, отдать свой аэродром..., - засмеялся и я беззлобно. – Это ж клоповник, а не диван.
- Ну, другого нет. Чем богаты, тем и рады.
Докурив, допив, побрели спать. Я лег на старый диван, тот заскрипел подо мною. Ткнувшись ребрами сквозь ткань в кривую пружину, я начал было думать о ней, но храп с Вовкиной кровати тут же срубил и меня.
- У тебя «Цитрамон» есть? – произнес я утром, не открывая глаз.
Вовка уже шарился на кухне, погромыхивая посудой.
Я разлепил глаза, огляделся.
- Башка что ли болит!? – раздалось из кухни в ответ.
- Да, раскалывается жутко... Сколько времени?
- Половина одиннадцатого уже! – по-военному рявкнул Вовка. – Вставай, давай!
Солнце сквозь окна заливало комнату светом и обволакивающим теплом. Я встал, обласканный лучами палас приятно грел ступни. Выпив таблетку, я пошел в ванную, оттуда на кухню, где, как обычно, чавкая, уже пил чай с бутербродами Вовка.
- Сыр? – спросил я сонно, пытаясь шутить.
Вовка кивнул утвердительно, буркнул неразборчиво, улыбнувшись набитым ртом.
- Мы его год жрать будем. Домой, что ли взять немного? – сказал я.
Вовка энергично одобрительно закивал, тут же полез в холодильник.
- Не, не, не! Я пошутил! – принялся отмахиваться я.
Вовка сразу погрустнел, перестал жевать, закатил головку сыра обратно.
Выходной день. За окном весна. Спешить некуда. Оба в одних трусах, мы сидели и пили чай. Головная боль заметно утихла, домой мне совсем не хотелось.
- Как там батя твой? – вдруг спросил Вовка. – Все ругается на тебя?
Как только я осмыслил вопрос, на меня накатило.