— Какого чёрта ты опять делаешь на этой станции? — над ним нависал высоченный дроид в чёрной форме правоохранителя. Они все до единого были на одно лицо и связаны общей нейросетью, но у этого было помято ухо. — Почему я опять вижу тебя с листовками на станции? — парень спокойно протянул ему одну из стопки и поправил ремень сумки на плече. — Зачем ты вообще ввязался в эти людские дела?
— А если вас спишут на полигон, что будете делать вы?
Дроид поджал губы. В них не заложено чувство страха, но заставить их задуматься о дальнейшей судьбе было легко. Каждый дроид знал, что его ждёт в конце пути. Переплавка была самой желанной «смертью», но эта участь была только для тех, у кого сломалась или закоротила центральная плата. А вот тем, кто оставался в сознании, светил полигон для неперерабатываемых отходов.
— Не отсвечивай на платформе, иди в вестибюль.
Он не собирался задерживаться на станции в принципе. Кивнув в ответ, он быстро пошёл к эскалаторам. Сегодня он будет стоять на бульваре, полном ресторанчиков и магазинов, где по вечерам было просто невероятное количество народу. Но вечером стоять им запрещал наставник, только пока светит солнце. Ну, точнее кое-как освещает город через тучи и облака.
Они пришли из ниоткуда, в полном света и огней мире казалось, что это идеальное общество не пошатнётся. Но как только проповедники заговорили, оказалось, что слишком много людей видели в идеальном мире второе дно. Видели фальшь и рафинированность культа вечного позитива. Они назвали себя сектой скепсиса и реалистичного взгляда на вещи, а в издёвку над всеми корпорациями и фирмами, продающими радость, назвались Ализае. Они носили чёрную одежду, чтобы всегда выделяться в толпе и помнить о тьме. Они показали забывшимся людям, что мир не изменился ничуть, что жестокость, кровь, страх и мерзость никуда не делись. Адепты всколыхнули Новую Москву митингами, устраивали показательные акции протеста. Сооружали виселицы и всовывали головы в петли, стоя на шатких табуретках, ложились прямо на автомагистралях под колёса машин, предлагали прохожим битое стекло на дегустацию и сами жевали его, плюясь кровью… Но проповедники были особенными. Холодные к ехидным замечаниям и грубостям, умные, идеальные, они говорили так, что их слушали, хотели слушать.
Его звали Дээм. Формально, имени у него не было, только длинный серийный номер, который поставили на микросхему. Но наставник не желал использовать номера, дал имена. У Дээма это были просто первая и последняя буква в серийнике, но он был и этому рад. В мире радости и мармелада не было места таким, как проповедники. А ведь когда-то их любили, поклонницы просили поцеловать их в щёку и обнимали, как живых людей. Он уже почти не помнил, когда же это было, только какие-то отдельные яркие обрывки. Оперативка ловко избавлялась от несущественных вещей, чтобы освобождать память для новой информации.
Проповедники были дроидами, которых пренебрежительно называли вёдрами. Сломанными дроидами. Дээм был так называемым солистом, роботом для чтения текстов и исполнения вокальных партий. Он работал диджеем на радио и вёл мероприятия, пока во время планового техосмотра на него не пролили техническую кислоту. Нежные динамики оказались сожжены, попытки установить новые оказались тщетны, проводки тоньше волоса были повреждены, дальнейшие манипуляции только ухудшили ситуацию. Дээм был штучным дроидом, внешний облик которого создавался индивидуально. На теле было слишком много датчиков, плюс защитные реакции. Слишком много проблем, чтобы спокойно разобрать его на переплавку и пересадить плату на новое тело. Так Дээм оказался на полигоне. Среди трупов других дроидов, он долго бродил без цели, пытаясь найти хоть какую-то защиту от дождя и ветра, чтобы не начать ржаветь, потому что его даже не закрыли после попытки починить, а одежду не выдали. И там его, почти впавшего в режим гибернации, нашёл наставник с парой подручных. Они не просто починили всех дроидов и дали имена. Они дали им новую цель. Профессиональный дроид без задачи — мусор. А проповедники мусором не были. Когда они вышли в город впервые, казалось, что их приняли за неведомых чудовищ. Люди шарахались от них, боялись листовок, как ядовитых змей. Только через несколько месяцев впервые проповедники вернулись в убежище, сумев раздать по две-три листовки. Сейчас они всё чаще возвращались налегке.
Бульвар блестел от лужиц, люди ходили туда-сюда. Наверняка сейчас в офисах обеденный перерыв. Дээм медленно прохаживался вдоль дорожки, держа листовки. Здесь люди были осторожнее, быстро выхватывали листки бумаги и прятали в карман, здесь все друг друга знали по работе. Дээму разницы не было, главное, что люди заинтересованы. Читать речь здесь смысла не было никакого, люди спешат и сосредоточены на своих заботах. В очередной раз проходя мимо рекламного щита, он остановился, рассматривая улыбающихся людей с плаката Мантры. Он был её детищем, продуктом для наполнения людей бессмысленной радостью. В его программу не было вписано угрызений совести и прочих чисто человеческих прелестей, но иногда он размышлял, сколько бы он ещё проработал, не испорть его криворукий механик. Год, два? Мантра меняла своих фронтмэнов как перчатки. На плитку упали несколько капель дождя, одна попала за шиворот прямо на датчик, заставив вжать голову в плечи. Хорошо, что в сумке всегда хватало место для дождевика. Быстро надев его на себя, Дээм поправил прозрачный жёсткий капюшон и огляделся по сторонам. Сегодня не его день, если дождь усилится, то все разбегутся по магазинам и кафе, а заходить внутрь наставник запрещал. Он строго соблюдал то, что называл личными границами. Проповедники не имели права прикасаться к людям без разрешения, подходить самим слишком близко, давить, и тем более не предлагать листовки в местах, где люди едят. Только если они проявят уважение и понимание, люди поймут, что их не стоит бояться и им можно доверять.