Бернарда смотрела на него и презрительно молчала. У нее не было желания спорить с этим отвратительным, злобным человеком. Она удивлялась, как могло случиться, что мадам Герреро терпела его так долго.
— А знаешь ли ты, Бернарда, что некоторые из находящихся в кабинете мадам Герреро документов более важны для тебя, чем для меня. — Закинул он удочку с наживкой для Бернарды. — А? Что ты скажешь на это? — Пока она молчала, Пинтос вороватым взглядом окинул все выходы из этой комнаты, словно опасался, что кто-то может подслушать их разговор. — И тем не менее ты продолжаешь, Бернарда, как тупой полицейский, мешать исполнению закона. — Пинтос гордо ткнул себя в грудь, показывая, что он представляет закон.
— Я не понимаю, о чем вы пытаетесь сказать, адвокат. Что бы вы мне сейчас ни говорили, у вас все равно нет разрешения на вход в библиотеку. — Покачала головой Бернарда.
— А! Разрешение! — воскликнул Пинтос, начиная терять терпение. Он заходил по комнате вокруг Бернарды. — Значит, ты, простая служанка, и пьяный полудворецкий-полуводитель составили заговор против меня, чтобы помешать выполнению задачи адвоката. — Пинтос распалялся все больше и больше, словно произносил обвинительную речь на суде в присутствии большого скопления народа и представителей прессы. Это выглядело глупо и смешно. — Человеку, который в течение стольких лет вел верой и правдой дела мадам Герреро! — Пинтос опять вспотел, на этот раз не от волнения, а оттого, что после такой тирады ему стало действительно жарко.
Бернарда никак не реагировала на его бурное выступление, глядя на адвоката, словно на больного. Пинтос ощущал это и злился все больше.
— Хорошо, пусть говорит служанка мадам Герреро, пусть она поучит адвоката, что ему делать! Ну давай, учи меня, Бернарда! — Налетел он на нее и тут увидел стоящую рядом Исабель. Он так увлекся своей речью, что пропустил момент, когда девушка спустилась со второго этажа.
— Служанке нет никакой необходимости что-то говорить, когда рядом появляется хозяйка дома, — сказала Исабель. Она взглядом дала понять Бернарде, чтобы та отошла в сторону и не мешала разговаривать. Бернарда нехотя исполнила немой приказ. — Адвокат Пинтос, — обратилась Исабель к адвокату, — я полагаю, вы в курсе того, что случилось в нашем доме, и согласитесь со мной: сейчас не самое удачное время для деловых разговоров. — Но видя, что Пинтос не торопится согласиться с ней, она продолжила уже менее дружественно: — У нас большое несчастье. В этом доме траур!
— Да, конечно. — Закивал, словно китайский болванчик, Пинтос, понимая, что ссориться с Исабель ему пока невыгодно. — Поймите меня правильно, я хотел всего лишь помочь вам из уважения к мадам Герреро.
— Когда мне понадобится ваша помощь, адвокат Пинтос, я сообщу. — Исабель следила, как Пинтос не может справиться с помощью огромного платка с обильно выступившим у него потом. Он вытирал, вытирал пот платком, последний стал уже совсем мокрым, но все равно лицо адвоката блестело и покрывалось каплями.
— А сейчас я хочу, чтобы вы знали, — сказала Исабель твердо, — у вас нет разрешения ни на какие действия в этом доме!
— Ваш характер, сеньорита, — засмеялся Пинтос, — весьма отличается от характера всех Герреро.
— Пусть вас не волнуют ни мой характер, ни мое воспитание! — Исабель дала понять, что не боится намеков. — Я сама позову вас, адвокат Пинтос, когда вы понадобитесь. Но прежде всего я хочу, чтобы вы не забывали: отныне в этом доме распоряжаюсь одна я!
Бернарда наблюдала, как Исабель весьма достойно расправляется с адвокатом, и понимала: Исабель не даст себя в обиду. У нее есть характер, ум, знания, которые она получила в колледже. Пожалуй, она куда лучше всех поставит адвоката на место. Чувство гордости заполнило материнское сердце Бернарды.
— Хорошо, — буркнул Пинтос и, не прощаясь, быстро вышел из комнаты. Он ясно дал понять своим поведением, что отныне у Исабель есть враг. Хлопнула входная дверь. Адвокат даже не позаботился придержать ее, когда выходил. Да, когда Пинтоса обижали, поведение его становилось далеко не джентльменским.
Коррадо с интересом наблюдал за тем, как Мануэла пыталась нарисовать цветными карандашами загон для лошадей и самих лошадей. На одной из них она нарисовала девочку, то есть себя. Выходило у нее, прямо скажем, далеко не так, как это было на самом деле, но Коррадо рисунок представлялся самым гениальным на свете.