И вот субботним утром Лизе казалось, что она не просто шагает в новых ботинках, а танцует. В облике девушки засквозила неловкая грация юного существа.
Путь лежал через сквер, который утрами был пустынен. У Лизы было чувство, что она идет по огромной божественной ладони. Посыпанные гравием дорожки и ленты стриженых кустов представлялись ей линиями счастливой судьбы. Девушке, как цветку, хотелось потянуться к солнцу, которое щедрым сердцем пульсировало в лазурном небе, гоня, как кровь, токи живительной энергии к земле. Многолетняя привычка быть незаметной изменила Лизе. Она выпрямилась и даже расцепила заколку, отчего светлые волосы длинным каскадом упали за спину. Ветер сразу пристроился сзади, ласково перебирая пряди и вплетая в них запахи лопающихся бутонов диких яблонь.
Девушка в мыслях уже входила в букинистический магазин, улыбалась всем и здоровалась с Александром Ежовым. Она взглянула на часики, осталось пять минут до одиннадцати, а ей надо было еще пройти до конца аллеи и перейти дорогу. Она опоздала!
Внезапно Лиза почувствовала, как кто-то вцепился ей в плечо, и, потеряв равновесие, стала падать. Но бесцеремонные руки перехватили ее в талии и развернули. И девушка со страхом увидела над собой небритое лицо незнакомого парня, от которого исходил тошнотворный запах табака и пива.
– Пойдем, птенчик, в кустики, поиграем, – с трудом связал он сиплые слова. – Ты будешь мамка, а я папка, – и, икнув, хихикнул.
– Отпустите меня, пожалуйста, – с ужасом глядя в пустые глаза, прошептала Лиза. – Я прошу вас… отпустите…
– Иди, иди, – скомандовал парень.
Но ее ноги стали ватными, и даже из рук ушла сила, пальцы разжались, и пакет со старой обувью выпал. Лиза стала оседать, тогда мужчина захватил сгибом локтя ее шею и потащил. Она хотела закричать и не смогла: перехваченное горло пересохло, и из него не шло ни звука. Девушка зажмурилась, приготовившись умереть. Неожиданно она услышала тупой звук, захват ослабел, и что-то мешком свалилось ей на ноги. Она открыла глаза. На земле, закрывая собой новые ботинки Лизы, лежал обидчик. Девушка взглянула вверх: над ней стоял Александр, сжимающий двумя руками сверток в плотной бумаге. Он резко рухнул на колени, уронив сверток, и Лизе стало страшно от бледности, залившей его лицо.
– Лавальер, Лавальер, дура, ты дура, за каким чертом ты поперлась в сквер? – запричитал Александр, поворачивая и ощупывая лежащего. – Может, тебе захотелось быть изнасилованной? Что ты наделала, Лавальер? Что я наделал!? – он дрожащими пальцами убрал со своего лба челку и стер рукавом прозрачные капли пота, продолжая бормотать: – Инстинкт защитника – это атавизм. Не в первобытном обществе живем, женщин избыток… – у него тряслись губы, и он умоляюще, как теленок, посмотрел на Лизу. – Что мне делать, Лавальер? Этот поддонок не дышит!
У Лизы от жалости и беспомощности выступили слезы. Она вытянула ноги из-под лежащего тела и встала на колени. Еще несколько минут назад, приготовившись умереть, девушка считала, что ничего страшнее уже не будет, и вот она согласна раз десять погибнуть, только бы не видеть потерянных глаз Александра и не знать, что он несчастен.
– Может быть мне сказать, что это я ударила этого человека? – тихо спросила она, мучаясь чувством невыносимой вины.
– Кто ж тебе поверит? – горько усмехнулся Ежов.
– Тогда я скажу, что на меня напали, кто-то помог, а кто, не знаю… Вы уходите поскорее, а я вызову врача, – робко предложила Лиза.
– А это ход! – Александр оживился.
– Я не понял, что здесь происходит? – услышали они мужской голос и подняли головы.
Рядом стоял милиционер и внимательно смотрел на лежащее тело.
– На меня напал этот мужчина, я позвала на помощь, кто-то… – начала было объяснять покрасневшая до кончиков ушей Лиза, но Ежов не дал ей договорить.
– Я увидел, как этот мерзавец тащит девочку, подбежал и ударил ублюдка.
– Ну, это ты, брат, перестарался, – сказал милиционер, опустившись на корточки. и прижал палец к сонной артерии лежащего. – И чем это ты его долбанул?
Александр потеряно обвел глазами вокруг, на мгновение зацепился за лежащий на земле сверток и сказал:
– Рукой, – и сжал для убедительности кулаки, кувалдами легшие на колени.
– А это что? – подозрительно спросил милиционер, указав на сверток.
– Это девочка уронила, – поспешил сказать Ежов и умоляюще посмотрел в глаза Лизе.
Она подавлено помолчала и заторопилась:
– Да, это мое. Я еще пакет потеряла, в нем мои ботинки. Вот он.
Девушка встала на ноги и вынула из пакета, смущаясь, разбитые туфли, затем положила их назад и вместе с ними сверток, к которому у милиционера, после взгляда на старые туфли, пропал интерес.