— Не нужно.
— Возьми плетку, Диана.
Я взяла, решив при первой возможности закинуть ее в кусты.
— Выбросишь — сразу домой.
Он что, всерьез полагает, что я смогу хлестнуть его плетью? Я сунула ее за голенище и вышла в паддок.
Лошади нервно заплясали, увидев нас: они не хуже Изабо чувствовали, как наэлектризована атмосфера. Я дала Ракасе яблоко, огладила ее, пошептала ей. Дар от своего всадника таких нежностей не дождался: Мэтью молниеносно проверил сбрую и столь же быстро подкинул меня в седло, не желая, чтобы на нем оставался мой запах.
В лесу он проверил, торчит ли плетка из моего сапога, и сказал, что правое стремя надо укоротить. Все это делалось на случай моего бегства. Я хмуро придержала Ракасу и подтянула стремя.
Перед нами открылось знакомое поле. Мэтью, все еще гневный, понюхал воздух и взял под уздцы Ракасу.
— Там кролик, — показал он.
— Кролик для меня — пройденный этап, — спокойно сказала я. — А также сурок, коза и олень.
Мэтью произнес нечто явно ругательное — я понадеялась, что Изабо на таком расстоянии нас не слышит.
— Ату его — так ведь принято говорить?
— Я охочусь на оленя не так, как это делает мать. Не загоняю его до полусмерти. Кролика и даже козу я могу убить, но оленя при тебе скрадывать не намерен.
— Доверься мне наконец. — Я похлопала по сумке с припасами. — Я могу ждать, сколько нужно.
— Не при тебе, — упрямо повторил он.
— Все приятные стороны вампирской жизни ты мне продемонстрировал. Все съестное для тебя играет утонченнейшими оттенками вкуса. Ты помнишь то, о чем я только читала в исторических книгах. Носом чувствуешь, когда я меняю о чем-то мнение или собираюсь поцеловать тебя. Ты открыл мне мир ощущений, о которых я и мечтать не могла.
Я сделала паузу, чтобы проверить, добилась ли чего-нибудь своей речью. Увидела, что не добилась, и продолжила:
— Возьмем теперь меня. Я только и делаю, что блюю, поджигаю твои ковры и разваливаюсь на части, получая неприятные письма. Еще фонтанирую, но это ты как раз пропустил. Взамен я прошу одного: посмотреть, как ты ешь. Без этого нельзя, Мэтью. Если ты категорически не согласен, нам лучше осчастливить Конгрегацию и прекратить все это.
— Dieu. Перестанешь ли ты когда-нибудь меня удивлять? — Взгляд Мэтью устремился вдаль, где пасся на холме молодой олень. Ветер дул в нашу сторону, и он нас еще не учуял.
«Благодарю», — произнесла я мысленно. Не иначе как сами боги послали оленя именно в этот момент. Мэтью не сводил глаз с добычи — его гнев прошел, уступив место сверхъестественно сильным инстинктам охотника. Я пыталась разгадать, что он сейчас думает или чувствует, но не находила почти никаких подсказок.
Не шевелись, приказала я норовившей взбрыкнуть Ракасе. Она послушно уперлась копытами в землю.
Видя, что ветер вот-вот переменится, Мэтью взял ее под уздцы и направил вместе с Даром вправо. Олень поднял голову, посмотрел вниз и снова принялся щипать травку. Мэтью оглядывал местность, замечая все: кролика, выглянувшую из норы лису, сокола, ныряющего в небе, как серфер на волнах. Я начинала понимать, почему все иные в Бодли подчинялись ему: вокруг не было ни единой живой твари, которую он не засек бы, не опознал, не приговорил к смерти. Лошадей он увел в лес, пряча меня среди разнообразных звериных запахов.
К соколу присоединилась еще одна птица. Кролик скрылся в норке, но вместо него вылез другой. Мы вспугнули пятнистого зверя вроде кошки, с длинным полосатым хвостом. Мэтью, как мне показалось, хотел погнаться за ним — и погнался бы, не будь здесь меня.
Мы двигались по опушке вдоль поля не меньше часа. В самой верхней точке Мэтью перекинул ногу через шею коня, спрыгнул, хлопнул Дара по крупу, и тот затрусил домой.
Ракасу, чьи поводья он не отпускал во время всех этих маневров, Мэтью подвел к самому краю леса, хорошенько принюхался и молча завел ее в низкий березнячок.
Сам он часа на два замер на полусогнутых — человек в такой позе и пяти минут бы не выдержал. Я разминала затекшие ноги, крутя лодыжками в стременах.
Мэтью ничего не преувеличивал: он и впрямь охотился совсем не так, как его мать. Изабо в первую очередь удовлетворяла чисто биологическую потребность. Ей нужна была кровь, и она забирала ее у животных, не испытывая никаких угрызений совести по этому поводу. Для ее сына все явно обстояло куда сложнее. Он тоже нуждался в живой крови, но чувствовал себя сродни ее носителям — это напомнило мне его статьи о волках, написанные, можно сказать, с уважением. Для Мэтью охота была прежде всего стратегией, противопоставлением собственного хищного разума тем, кто думал и воспринимал мир в одном с ним ключе.