— Эм, кажется, опять села на иглу. — Я взяла в руки незаконченную вышивку с изображением цветочной корзинки. — А Сара временно соскочила.
— Она курит? — принюхался Мэтью.
— Только когда у нее стресс. Эм выгоняет ее на улицу, но в доме все-таки пахнет. Тебе неприятно? — Конечно, он ведь так чувствителен к запахам.
— Dieu, мне и худшее случалось терпеть.
В кухне сохранились сложенные из кирпича плиты и камин, в котором можно было стоять, но современные удобства тоже имелись. Каменный пол за два с лишним века повидал всякое: на него роняли кастрюли, по нему ходили мокрые лапы и грязные башмаки, не говоря уж о разных ведьминских штучках. Я показала Мэтью смежную Сарину буфетную. Бывшая отдельно стоящая летняя кухня теперь слилась с домом, но крюки для котлов и вертела для мяса остались на месте. На потолке висели травы, на полке хранились сушеные фрукты и банки с зельями. Здесь наша экскурсия закончилась, и мы вернулись на кухню.
— Все такое коричневое, — сказала я, включая и выключая свет на крыльце — давний сигнал Бишопов, означающий «можно войти». Коричневый холодильник, коричневые шкафы, красно-коричневый кирпич, коричневый дисковый телефон, престарелые коричневые обои. — Не помешал бы хороший слой белой краски.
Мэтью показал глазами на заднюю дверь.
— Если уж делать это, то в феврале — идеальное время, — послышалось из прихожей. Появилась румяная от холода Сара в ореоле рыжих волос, джинсах и клетчатой рубашке слишком большого размера.
— Здравствуй, Сара. — Я попятилась к раковине.
— Здравствуй, Диана. — Она уставилась на синяк у меня под глазом. — А это, я полагаю, вампир?
— Да. — Я снова ступила вперед, чтобы заняться представлениями. — Сара — Мэтью Клермонт. Мэтью — моя тетя Сара Бишоп.
— Сара, — протянул руку Мэтью.
Она поджала губы. Ее бишоповский подбородок, такой же как у меня, сегодня выглядел еще длиннее обычного.
— Мэтью. — Они обменялись рукопожатием, и Сара, поморщившись, сказала через плечо:
— Ошибки нет, Эм, — он точно вампир.
— Спасибо, Сара. — Вошла Эм с охапкой дров. Она выше меня и Сары, и шапка серебряных волос почему-то не старит ее, а, наоборот, молодит. Ее узкое лицо при виде нас расплылось в улыбке.
Мэтью подскочил, чтобы забрать у нее дрова. Табита, почтившая нас своим присутствием как раз в этот момент, принялась выписывать восьмерки вокруг его щиколоток, но он умудрился дойти до камина, не наступив на нее.
— Спасибо, Мэтью. И за это, и за то, что привезли Диану домой — мы так волновались, — сказала Эм, отряхивая руки и свитер.
— Рад вам служить, Эмили. — Эм он, похоже, очаровал сразу, но Сара, хотя и наблюдала с изумлением за эволюциями Табиты, не обещала легкой капитуляции.
Я попыталась отойти в тень, пока Эм не разглядела меня как следует, но она уже разглядела.
— О, Диана.
— Сядь, — приказала Сара, выдвинув табуретку.
Мэтью скрестил руки, подавляя желание вмешаться. Волчий инстинкт, побуждающий его меня защищать, никуда не делся и в Мэдисоне. Он страдал, когда кто-то из иных подходил чересчур близко ко мне, и относилось это не только к вампирам.
— Давай снимем рубашку, — предложила тетя, обшарив меня взглядом от лба до ключиц.
Я послушно взялась за пуговицы.
— Может быть, посмотрим ее наверху? — Эм с беспокойством взглянула на Мэтью.
— Он это все уже видел. Вы, случайно, не голодны? — не оглядываясь, бросила Сара.
— Нет, — сухо ответил Мэтью, — я поел в самолете.
Глаза обеих тетушек пощекотали мне шею.
— Сара! Эм! — возмутилась я.
— Просто на всякий случай, — мягко заверила Сара, рассматривая мою забинтованную руку, обмотанный как у мумии торс и прочие повреждения.
— Мэтью меня уже смотрел. Он врач, помнишь?
Она нажала пальцами на ключицу, я сморщилась.
— Вот это он пропустил. Тоненькая, но трещина. А с ногой что? — Мне, как всегда, не удалось ничего скрыть от Сары.
— Сильное растяжение плюс поверхностные ожоги первой и второй степени. — Мэтью не сводил глаз с рук Сары, готовый вмешаться, если она сделает мне очень уж больно.
— Откуда могли взяться ожоги и растяжение одновременно? — Сара обращалась с ним, как со студентом-первогодком на обходе больных.
— Это случается, когда ведьма-садистка подвешивает тебя вверх ногами, — ответила я, продолжая морщиться — Сара ощупывала лицо.
— Что с рукой? — будто не слыша, осведомилась она.
— Глубокий порез — пришлось наложить швы, — терпеливо ответил Мэтью.
— Что вы ей давали?
— Обезболивающее, диуретик против отеков, антибиотик широкого спектра. — В его голосе начинало сквозить раздражение.
— А торс почему забинтован? — спросила, прикусив губу, Эм.
Я почувствовала, что бледнею.
— Подождем с этим, Эм, — сказала Сара, испытующе посмотрев на меня. — Начнем с главного: кто это сделал, Диана?
— Ведьма по имени Сату Ярвинен. Шведка, наверно. — Я инстинктивно прикрыла руками грудь.
Мэтью отвлекся, чтобы подложить дров в огонь.
— Не шведка, финка. Очень сильная, но когда я снова ее увижу, она пожалеет, что на свет родилась.
— После меня от нее не так много останется, — вставил Мэтью, — так что спешите видеть. Я обычно не затягиваю с такими делами.
Сара взглянула на него по-новому, почувствовав в этих словах не просто угрозу, как у нее, но твердое обещание.
— Кто лечил Диану, помимо вас?
— Моя мать и Марта, ее экономка.
— Им известны хорошие старые зелья, но я могу сделать чуть больше, — засучила рукава Сара.
— Рановато для колдовства. Вы уже пили кофе? — Мой взгляд молил Эм о помощи, но она сказала, сжав мою руку:
— Не препятствуй, детка. Чем скорей Сара закончит, тем скорей ты поправишься.
Сара уже шевелила губами; Мэтью следил за ней как завороженный. Она легонько прикоснулась к моей скуле. Кость прошило током, и трещина тут же срослась.
— Ой! — Я схватилась за щеку.
— Ничего-ничего. Раз ты стерпела такую травму, лечение и подавно вытерпишь. — Сара, обследовав щеку, принялась за ключицу — эта кость, будучи толще, потребовала более сильного разряда. — Снимите с нее туфлю, — распорядилась она, уходя в буфетную. Врач высочайшей квалификации подчинился без единого звука: когда Сара вернулась с мазью, моя разутая нога покоилась у него на колене.
— В моем чемоданчике наверху есть ножницы, — сказал он, принюхиваясь к открытой банке. — Принести?
— Не надо. — Сара произнесла несколько слов, и бинт на лодыжке стал разматываться сам собой.
— Здорово, — позавидовал Мэтью.
— Показуха, — буркнула я.
Бинт свернулся в рулон, и все уставились на мою ногу. Выглядела она скверно и начинала гноиться. Сара спокойно забормотала новые заклинания, но красные пятна у нее на щеках показывали, что она в ярости. Черные и белые метины скоро пропали; воспаленное кольцо вокруг щиколотки еще оставалось, но сам сустав стал заметно меньше.
— Спасибо, Сара. — Я пошевелила ногой, которую она мазала.
— Неделю без йоги и три без бега, Диана. Надо, чтобы нога отдохнула и зажила. — По ее велению лодыжку начал обматывать чистый бинт.
— Потрясающе — качал головой Мэтью.
— Не возражаете, если я взгляну и на руку?
— Нисколько. Там немного повреждена мышца — можете залечить?
— Посмотрим, — с легким высокомерием ответила Сара.
Четверть часа спустя, после нескольких заклинаний, на коже остался лишь тонкий красный рубец.
— Отличная работа. — Мэтью поворачивал руку туда-сюда, восхищаясь мастерством Сары.
— Вы тоже хорошо швы наложили. — Сара выпила залпом стакан воды.
Я потянулась за рубашкой, но Мэтью сказал:
— Посмотрите еще и спину.
— Спина подождет, — огрызнулась я. — Сара устала, я тоже.
— Мэтью? — Мне в пищевой цепочке отводилось последнее место.
— Посмотрите, — твердо повторил он.
— Нет. — Я судорожно прижала к груди рубашку.