Против вспомогательных горнорудных роботов, чья основная задача – собирать шлаки и рыть вглубь астероидов шахты. Против охранников, которых даже внутренней службой-то не считают. Наёмники третьего сорта, без медалей, без мотивации. Просто сидели и ждали – а вдруг ворвётся кто.
И ворвались. Мы. Тоже с героизмом, тоже в форме. Только они остались живы, а мы – нет. Вернее, сейчас так понимаю, все – нет.
Эти мысли жгли изнутри. Особенно по ночам. Когда сидишь, будто в забытой капсуле, смотришь в работающий экран – а там только звёзды. Молчащие. Безразличные. И вот тогда в сердце вырастало чёрное чувство вины. Перед погибшими. Перед теми, кто доверял мне. Перед шестым, который умер рядом. Перед теми, кто остался на Земле – или на том, что мы считали Землёй.
Но даже это… утихло. Со временем. Потому что всё утихает. Особенно когда реальность больше не требует от тебя решений. Когда просто живёшь. Когда на другом конце отсека – она.
Фёкла. Принцесса Фёкла, узбечка.
Мы сближались. Не потому что романтика, скрипка и бесконечные закаты в ионных облаках. Просто… так получилось. Второй месяц рядом. Еда общая. Корабль один. Кислород, вода, душ – всё на двоих. И разговоры. Кривые, но всё более внятные.
Она старалась учить мой язык – и у неё получалось. Быстрее, чем у меня её. У неё с языками явно был дар. А у меня – английский уровня "вот бургер" и русский с акцентом Золотарёва. Может и не до такой степени, но если утрировать….
Сначала это был просто бывший враг, с непонятной миссией. Потом – сосед, с которым приходилось общаться. Потом – партнёр, когда мы вместе чинили сломанные контуры питания. А потом… потом просто женщина.
И случилось то, что случается, когда между мужчиной и женщиной нет стен, границ, формы, времени. Секс.
Не киношный, не по голливудским шаблонам. Без огня в камине и шелестящих покрывал. Просто… человеческий.
Она потом лежала рядом, молчала, смотрела в потолок. А я – на неё. И пытался понять, что это было. Любовь? Не знаю.
Наверное.
Может быть. Не умею называть такие вещи. Для меня всегда было проще – винтики, платы, инженерный план. А чувства… ну, был в жизни опыт. Было тепло. Было ярко. Но такого – не было. Может, это просто близость. Может, доверие. Может, отчаяние, связавшее нас в один узел. А может – что-то настоящее.
Пока не знаю. Не хочу угадывать. Не хочу испортить словами.
После этого мы не стали резко другими. Не начали целоваться на камеру. Просто… перестали бояться тишины. Она сидела ближе. Я смотрел на неё дольше. А когда она говорила, просто говорила – слушал.
Она улыбалась чаще. И однажды, как бы между прочим, сказала:
- Ты хороший. Не воин, не враг. Просто человек.
- Я инженер, – ответил на этот раз честно.
Просто не стал уточнять, какой я.
- Лучше, – сказала она и прикрыла глаза.
И в тот момент подумал: "Может, в этом и есть смысл." Не быть героем. Не мстителем. Не принцем на троне. А просто – живым. Рядом с такой же живой. Пусть и с таблетками, и с семью жизнями на подходе.
Пусть пока всё непонятно. Пусть за стенами корабля – галактика. Пусть я враг в системе координат, и меня, возможно, будут искать…. А может, никто и не помнит уже.
Но всё ещё жив. И рядом – Фёкла.
***
Когда она сказала "мне нужно, чтобы ты просто выслушал", ещё не знал, что именно собирается услышать. Но по лицу понял: ничего хорошего.
Она сидела ровно, почти по-военному. Руки на коленях. Голос – ровный, только губы предательски дрожали. И, по правде, с самого начала знал: дело плохо. Но, знаешь, в такие моменты у людей появляется привычка отрицать очевидное. Поэтому просто молчал. А она говорила.
- Мы… падаем.
- Что? – глупо переспросил её.
- На Луну. Не на настоящую. На вашу, местную
- Гравитация зацепила?
- Не только. Система автокоррекции управления умерла. Да и энергоблок…, – она чуть дернула плечом. – В общем, ситуация необратимая. Корабль не спасётся. Мы падаем. И шанс уцелеть – почти ноль.
В тот момент сидел, смотрел на неё, а в голове – тишина. Та самая, радиоэлектрическая, абсолютная. Может, это и был шок. Может, просто усталость от всех катастроф сразу. А она продолжала, глядя в пустоту:
- Этот отсек при ударе разгерметизируется. Все аварийные уплотнения уже выгорели. Я проверяла. Тут нет шансов.
На это лишь промолчал. А куда я денусь с подводной лодки-то?
– Да. Есть капсула гибернации. Одна. Маленькая. Я брала её…, – она вдруг как-то стыдливо отвела взгляд, – …не думая, что мне кто-то понадобится. Знаешь, так бывает. Когда покупаешь что-то… на всякий случай.
– И?
– И ты туда не влезешь.
Опять промолчал. Потому что знал. Габариты. В некоторые шлюзы-то влезал со скрежетом. А в капсулу…. Она рассчитана на типовую имперскую комплектацию. А я не типовой. Даже по нашим меркам. Ни по росту, ни по ширине, ни по костной структуре. Не влезу. Физически.
- Но ты… ты должна.
- Нет, – спокойно сказала она.
- Что значит – нет?!
- Если бы ты влез туда, я бы может и подумала. Если капсул было две… Но сейчас – либо одна, либо никто. А если никто – то не хочу быть тоже одной.
Она произнесла это с такой усталой, удивительной нежностью, что не сразу нашёл, что ответить. Молчание стало липким, вязким. Как невесомость – только внутри. А потом вдруг вскинулся.
- Слушай. Ну это же… глупо.
- Наверное.
- Героизм? Или что?
- Не знаю. Просто хочу провести остаток времени с тобой.
- А я не хочу видеть, как ты.
Она молчала. Я тоже. А потом добавила тихо:
- А ещё… даже если выживу, кто меня найдёт? Эта капсула – песчинка в космосе. Без энерго-маяка, без привязки. Отсек уже изолирован, и как только корабль умрёт, от него не останется и сигнала. Так что, возможно, просто буду долго-долго спать. И когда закончится энергия, просто не проснусь. И всё.
Она усмехнулась. Легко. Почти буднично. Как будто рассказывала о неудачной попытке сварить рис.
- Знаешь, – сказал ей, – я тебя люблю, наверное.
- Наверное?
- Ну, я же инженер. Мне надо сто раз проверить всё.
- А я точно, – сказала она. – Вот тебе и разница между русским и узбечкой.
Мы сидели рядом. Долго. Просто сидели. Плечом к плечу. Молча. Без слёз, без трагизма. Как люди, которым осталась только ночь до утра.
Но потом… потом не выдержал.
Когда она заснула – наконец, поддавшись усталости – снял со шкафа старую аптечку. Открыл. Нашёл инъектор. Убедился, что заряд снотворного всё ещё стабилен. Смотрел долго. А потом вколол ей сон. Аккуратно. Почти нежно. Так, чтобы не проснулась.
И отнёс. На руках. Как в тех старых фильмах, которые никто не смотрел. До капсулы гибернации. С трудом, потому что дверь уже подзаклинивало. Потому что гравитационный перекос. Потому что сил почти не осталось.
Открыл створку. Проверил питание. Минимум. Но шанс.
Вложил её. Ровно. Ну, как умею. Как пацаны вкладывали куклы в игрушечные ящики в детстве. Только теперь – по-настоящему.
И закрыл.
Не запечатал. Не герметизировал. Просто закрыл, чтобы потом завершить цикл. Когда всё будет готово. Когда решусь.
Вернулся. Сел. Оперся спиной к переборке. Загерметизировал. Запустил работу капсулы и стал ждать. Ждать конца.
Сначала просто сидел. Потом полезли разные мысли. Сначала – про то, как корабль развалится. Потом – как может быть чудо. Потом – как она, возможно, выживет. Потом – пустота.
А потом, всё-таки, заснул.
А проснулся от звука. Он пришёл из глубины, снизу, снизу корабля. Металл. Не просто скрип. Не гул. А именно стон. Глухой, вгрызающийся, сминающий. Как будто бы сам корпус начал плакать.
Глава 5
Очнулся… в один момент. Без медленного просыпания, без зевков и путаницы в мыслях. Просто как будто кто-то в голове щёлкнул рубильником, и всё: уже не там – среди умирающего металла – а здесь. В комнате. На полу.