Выглядел Цюй неважно. Он уже давно страдал от туберкулеза, и болезнь, а также переживания последнего времени вконец измотали его. Говоря, он брызгал слюной. Он всегда так делал, когда волновался, и от этого казалось, что по комнате «летают мириады туберкулезных палочек»100. Вместе с Мао, Ломинадзе и Чжэн Чаолинем в совещании приняли участие двадцать пять человек, в том числе, помимо «Николая», еще два советских товарища. Это были хозяйка квартиры Анна Лазаревна Разумова (урожденная Хигерович), а также какой-то мужчина, которого почти никто не запомнил[40]. Было тесно, душно и жарко.
Среди присутствовавших находились десять членов и три кандидата в члены ЦК, а также два члена Контрольной комиссии, избранные на V съезде. (То есть менее 30 % руководящих работников партии: всего на V съезде в ЦК были избраны тридцать один член и четырнадцать кандидатов, а в Контрольную комиссию — семь членов и три кандидата.) Чэнь Дусю на совещание не пригласили, хотя он был еще в городе. (Чэнь уедет в Шанхай только 10 сентября 1927 года.)101 Зато позвали трех представителей китайского комсомола, одного работника военного комитета ЦК и одного сотрудника Секретариата, а также двух «представителей с мест» (из Хунани и из Хубэя)102.
Большинство участников были давними знакомыми Мао. Лишь несколько лиц показались ему неизвестными. Среди незнакомцев был новый сотрудник Секретариата ЦК, скромный, но очень деловой молодой человек лет двадцати двух, такой маленький, что едва доходил Мао до плеч (его рост был всего около полутора метров). О нем говорили, что он только что приехал в Ухань из Советского Союза, где несколько месяцев проходил обучение сначала в Коммунистическом университете трудящихся Востока, а затем в Университете трудящихся Китая имени Сунь Ятсена. До того работал и учился во Франции, куда попал еще юношей. Настоящее его имя было Дэн Сисянь, но, перейдя в Ухани на конспиративную работу, он сменил его на Дэн Сяопин (Дэн «Маленький мир»). Обратил ли Мао тогда внимание на этого «коротышку»? Скорее всего, нет. Но даже если и задержал на нем взгляд, не мог, конечно, и представить себе, что именно этому, невзрачному на вид человеку, выходцу из семьи сычуаньских хакка, предстоит уже после его, Мао, смерти сыграть роковую роль в судьбе его главного детища — социалистического Китая.
Председательствовал на совещании член Временного бюро и бывший секретарь хунаньского парткома Ли Вэйхань, которого Мао знал еще по обществу «Обновление народа». Первым с докладом выступил Ломинадзе, который подверг китайских коммунистов резкой критике, подчеркнув, что КПК совершила «большие ошибки», причины которых лежат «очень глубоко». После этого Ли Вэйхань попросил присутствующих высказываться.
Мао выступил первым и тут же поддержал представителя Коминтерна. Сделать ему это было нетрудно, так как он давно уже, как мы знаем, требовал радикализации политики партии и часто оказывался в оппозиции Чэнь Дусю. Все знали, как горячо он агитировал за глубокую аграрную революцию. И вот его час, казалось, пробил. Конечно, он начал с «ошибок» прежнего руководства в вопросе о крестьянском движении. «Широкие массы внутри и вне партии хотели революции, — сказал он, — и тем не менее партийное руководство не было революционным; скорее оно занимало контрреволюционные позиции». При этом он, правда, к чести своей, ни разу не назвал Чэнь Дусю по имени. (Это, кстати, была общая позиция деятелей партии: никто из китайцев, присутствовавших на совещании, Чэня персонально не критиковал. Несмотря на негативное отношение к нему со стороны Сталина, Чэнь оставался для всех них «главой семьи». Лично Чэня атаковал только Ломинадзе.)
Покончив с критикой, Мао перешел затем к основным задачам партии. И здесь впервые на таком высоком официальном уровне высказал то сокровенное, что волновало его в последнее время больше всего. А именно: заявил о необходимости уделять исключительное внимание военному фактору: «Мы упрекали [Сунь] Ятсена за то, что он занимался только военными делами, — и делали все наоборот: занимались не военным движением, а одним лишь массовым движением. И сейчас, хотя мы и [стали] уделять [военному фактору] внимание, у нас по-прежнему нет ясно выверенной концепции. [Но] восстания осеннего урожая, например, невозможны без вооруженной силы. Наше совещание должно уделить этому серьезное внимание… С этого момента нам следует уделять величайшее внимание военным делам. Мы должны знать, что политическая власть рождается из дула винтовки»103. Для того времени это звучало нетривиально и даже в какой-то мере небольшевистски. Ведь Коминтерн всегда учил коммунистов всех стран тому, что в революционном движении надо главным образом опираться на народные массы — в первую очередь на индустриальных рабочих, а затем — на беднейших крестьян. Это звучало красиво и соответствовало канонам марксизма. А то, что реальный большевистский опыт (Октябрьское восстание и Гражданская война) говорил об обратном — о решающем значении именно военного фактора, игнорировалось: нельзя же было в самом деле представлять «Великую социалистическую революцию многомиллионных масс российского пролетариата» как некий военный переворот!