«Проснувшись утром, я почувствовал себя особенно счастливым, потому что видел во сне нашего великого вождя — Председателя Мао. К тому же сегодня праздник: Коммунистической партии исполнилось сорок лет. Мне нужно так много сказать, чтобы выразить ей свою бесконечную благодарность… Я как несмышленый малыш в ползунках, а партия-мать помогает мне, ведет меня и учит ходить. Дорогая партия, я люблю тебя, как мать, и всегда буду верным твоим сыном».
Однако главным стержнем движения должно было стать нечто более приземленное и весомое, нежели воспоминания стариков и пример «стойкого оловянного солдатика». На Февральском совещании ЦК 1963 года Мао указал, что единственным способом не допустить разгула ревизионизма является неустанная классовая борьба. «Осознав это, — подчеркнул он, — мы будем в состоянии решить все проблемы». Участники совещания постановили развернуть общенациональную кампанию «четырех чисток» в деревне (проверка отчетности производственных звеньев, амбаров и зернохранилищ, жилищных условий и рабочих мест) и «пяти против» в городе (против присвоения общественного имущества, взяточничества, спекуляции, расточительства и бюрократизма). Состоявшееся тремя месяцами позже в Ханчжоу новое совещание выработало общую программу движения, в которой Мао обрисовал жуткую картину того, что произойдет, если обществу не удастся остановить сползание в ревизионизм:
«Предоставив ситуации развиваться самой по себе, очень скоро — через несколько лет, от силы через несколько десятков лет — мы обнаружим, что контрреволюция уже подняла голову. К тому времени станет окончательно ясно: партия марксистов-ленинцев превратилась в партию ревизионистов и фашистов. Свой цвет изменит весь Китай… Движение за социалистическое воспитание — это борьба за нового человека, это вызов силам феодализма и капитализма, которые поднялись в атаку. Мы должны уничтожить гидру контрреволюции в зародыше!»
Бросив призыв к оружию, Мао в очередной раз ушел в тень, чтобы со стороны наблюдать, как «передний край» будет справляться с возложенной на него почетной миссией.
Вставшая перед руководством задача была весьма деликатной. Требовалось подавить ростки капитализма на селе и в то же время поощрить столь необходимые экономике крестьянские рынки и работу на индивидуальных участках. Критика в адрес продажных чиновников должна была приветствоваться, но не приводить и к малейшим сбоям производства продукции.
По мере развертывания движения эти его цели становились все менее значимыми на фоне тех масштабных проблем, перед которыми лицом к лицу оказалось руководство партии. В начале кампании Мао исходил из того, что моменты, требующие «исправления», наличествуют у пяти процентов деревенского населения. К весне 1964 года и он, и Лю Шаоци говорили уже об одной трети сельских производственных звеньев, находящихся под контролем враждебных социализму сил. Тяжесть ситуации усугублялась не только повсеместной коррумпированностью чиновников, но и тем, что в ходе чисток предыдущего десятилетия на местах почти не осталось кадров, на которые можно было бы положиться. Приглашаемые для руководства движением проверенные партийные работники со стороны оказывались вынужденными менять одних воров и взяточников на других: никого иного в своем распоряжении они не имели.
Для того чтобы как-то исправить создавшееся положение, в сентябре 1964 года Лю Шаоци дал сигнал к грандиозной чистке сельских партийных организаций.
Участие в ней приняли полтора миллиона функционеров, разбитых на подразделения в десять, а иногда и несколько десятков тысяч человек. Волна за волной они накатывали на избранные уезды в течение по меньшей мере полугода. Рамки новой кампании включали в себя борьбу против идеологических, политических, организационных и хозяйственных ошибок. Творившиеся в ее ходе беззаконие и насилие не знали предела. Только на первом этапе чистки в Хубэе в ходе судилищ погибли более двух тысяч человек; в Гуандуне около пятисот предпочли уйти из жизни добровольно. Однако позже, по словам некоего партийного работника среднего звена, «начался настоящий ад». Секретарь Хубэйского провинциального комитета партии Ван Жэньчжун, один из фаворитов Мао, настаивал на «беспощадном революционном шторме», в ходе которого низовые партийные организации были распущены, а власть временно перешла к ассоциациям беднейшего крестьянства. Лю Шаоци говорил, что «всеочищающая буря» продлится пять или шесть лет.
Подобная перспектива полностью устраивала Председателя, всегда преклонявшегося перед идеей классового насилия. К концу 1964 года Мао и Лю Шаоци стали намного ближе друг другу, чем тогда, когда всем уже было ясно, что второй явится бесспорным наследником первого. Но внешнее проявление единства оказалось обманчивым.
Принятое Мао в 1952 году решение уйти на «второй план» было вызвано отчасти его желанием сбросить с себя каждодневную рутину обязанностей главы государства и сосредоточиться на решении стратегических вопросов. Другая составляющая крылась в намерении дать предполагаемым преемникам возможность набраться — под его руководством — опыта в делах управления партией и правительством страны. События в Советском Союзе заставили Председателя поменять обе цели местами. Маленков, сказал Мао позже, не смог удержаться у власти потому, что Сталин никогда не давал ему возможности постоять у руля. Вот почему, объяснял он, «мне требовалось, чтобы Лю и другие заработали свой авторитет еще до того, как я уйду в мир иной».
Но урок, извлеченный из опыта Советского Союза, этим не исчерпывался. В глазах Мао Н. С. Хрущев зарекомендовал себя еще менее достойным продолжателем дела революции, который «предал не только знамя Сталина, но и Ленина». Под его руководством СССР превратился в государство ревизионистов, строящих капиталистическое общество. Наследие Маркса и Ленина оказалось отброшенным из-за неспособности Сталина подготовить себе надежную смену.
Вплоть до 1961 года у Мао не было и тени сомнения в том, что, остановив свой выбор на Лю Шаоци, он поступил мудро. Замкнутый, не имеющий ни друзей, ни маленьких человеческих слабостей, ни чувства юмора, Лю был фигурой довольно устрашающей, чья феноменальная энергия полностью направлялась в русло служения партии. На практике это означало осуществление того, что наметил сам Мао. Исключительно требовательный к себе и своей семье, Лю всячески избегал любых привилегий, в глазах общества его личность представляла символ пуританской чистоты. Он работал по восемнадцать часов в день, а когда случайно обнаружил, что за работу в ночные часы ему дополнительно начислили один юань (около сорока центов по тогдашнему курсу), настоял на том, чтобы вернуть его в кассу из следующей зарплаты.
После того как в сентябре 1961 года Мао сообщил фельдмаршалу Монтгомери о том, что Лю официально назван преемником поста Председателя, его слова очень быстро стали известны высшему эшелону партийного руководства. Очевидно, решили там, Мао готовится к очередному съезду партии, который сделает его Почетным Председателем, что и предусматривалось Конституцией 1958 года.
На первомайские праздники и День образования КНР «Жэньминь жибао» рядом с портретом Мао напечатала и портрет Лю Шаоци, такого же размера. Его статьи изучались наряду с работами Мао (как это было двадцатью годами ранее в Яньани). По предложению Председателя началась подготовка к изданию «избранных трудов» Лю, чего, кроме самого вождя, в стране не удостаивался еще никто. Вышедшее в 1930 году из-под пера Лю Шаоци эссе «Как стать настоящим коммунистом» переиздали в виде брошюры тиражом в восемнадцать миллионов экземпляров.