Тем не менее в высшие учебные заведения столицы и других крупных городов направили отряды кадровых партийных работников и членов Коммунистического союза молодежи. Перед ними поставили задачу: восстановить порядок и установить четкий контроль за ходом движения.
Ортодоксальный командный подход плохо сочетался с яростным вдохновением студенчества, умело подогреваемым «Жэньминь жибао» и другими газетами. Реальные нужды молодежи в поле зрения «рабочих групп» не попадали. Накануне «культурной революции» проблемы, возникшие в китайских университетах в ходе предыдущих кампаний, не только не были разрешены — они обострились еще более. Слова Мао о том, что партийные бюрократы в учебных заведениях ведут себя подобно «ученым тиранам», нашли громкий отклик среди тех, кто так или иначе пострадал от множественных прихотей университетского начальства. В высшей школе процветало кумовство, бездарные преподаватели находились под покровительством руководства, а умы оригинальные и неординарные всячески вытеснялись. Излюбленным методом обучения оставалась та же, что и в 30-х, механическая зубрежка, не чреватая никакими политическими неожиданностями. Попасть в состав «рабочей группы» считалось большой удачей, а поскольку экономика все еще пребывала в трясине, находилось очень немного тех, кто позволял себе пренебрегать своими почетными и прибыльными обязанностями.
В течение весьма короткого времени в учебных заведениях вспыхивали бурные конфликты. В недовольных студентах «рабочие группы» увидели «антипартийных и антисоциалистических элементов». Наиболее радикально настроенная молодежь считает подчиненных Лю «черной бандой», сговорившейся с «прогнившими парткомами». К концу июня около сорока «рабочих групп» студенты с позором и избиениями вытолкали за пределы университетских городков. В ответ Лю Шаоци объявил тысячи молодых людей «праваками», а их активистов будут сурово «прорабатывать» на «митингах борьбы с вредными элементами». На выступавших в поддержку студенчества преподавателей вешали ярлыки «контрреволюционеров».
Оглядываясь на события тридцатипятилетней давности, трудно понять, как Лю и Дэн смогли столь ошибиться в намерениях Председателя.
Однако в то время вся грандиозность замысла Мао была непостижима не только для его соперников — она ускользала и от наиболее преданных ему людей. То, что Председатель решил повести массы против самой партии, не укладывалось в головах даже скептически настроенных членов Политбюро. Когда Лу Пина и шестьдесят других членов «черной банды» поставили в Пекинском университете на колени, надели на головы бумажные колпаки, измазали сажей лица, на спины повесили дацзыбао с перечислением всех их грехов и толпа начала пинать несчастных, рвать им волосы, а потом с ревом протащила по улицам, не только Лю Шаоци, но и Чэнь Бода вместе с Кан Шэном расценили случившееся как «контрреволюционный бунт» и потребовали сурово наказать его организаторов.
Пока Мао наслаждался пейзажами Ханчжоу, каждый из членов высшего руководства страны по-своему объяснял происходящее. Для Люи Дэна оно являлось зловещим повторением «ста цветов», очередной попыткой «выманить змею из ее гнезда» и преподать хороший урок одураченной «ревизионистами» молодежи. Чэнь Бода и Кан Шэн осознали, что Председатель стремится ограничить, урезать власть Лю Шаоци. По их мнению, Мао хотел сделать свою политику более радикальной, и только. Речи о сносе всей партийной машины и быть не могло.
Но уже не за горами время, когда все они распростились со своими иллюзиями.
Расставленная Председателем ловушка вот-вот захлопнется. За четверть века до этого он сказал Кан Шэну в Яньани: «Дыни созрели. К незрелым не стоит даже и наклоняться. Дойдут — и сами отвалятся от стебля».
16 июля в окрестностях Ухани Мао вошел в мутные воды Янцзы. Подхваченный течением реки, за час с небольшим он проплыл около девяти миль. Этот заплыв должен был символизировать бодрость духа и готовность снова вступить в схватку. Фотография семидесятидвухлетнего Председателя, рассекающего покрытую легкой рябью гладь воды, появилась во всех газетах, на экранах кинотеатров мелькали кадры новостей.
Через два дня, не потрудившись оповестить Лю Шаоци, Мао возвратился в Пекин.
Вечером он отказался от встречи с главой страны и пригласил в свой кабинет Чэнь Бода и Кан Шэна.
Наутро Лю Шаоци узнал, что направление в учебные заведения «рабочих групп» было ошибкой. Прибывшая в Пекинский университет Цзян Цин на встрече со студенческими активистами заявила: «Кто не с нами — пусть отойдет в сторону! Кто хочет делать революцию — становитесь в наши ряды!» Со страниц «Жэньминь жибао» Чэнь Бода успокоил молодежь: «митинг борьбы» против Лу Пина был актом революционным, а не контрреволюционным. 25 июля Мао распорядился отозвать «рабочие группы» из всех учебных заведений: предпринятый Лю Шаоци шаг явился «ошибкой в политической линии». Двумя днями позже Цзян Цин, Чэнь Бода и Кан Шэн во главе «группы по делам культурной революции» направились в Пекинский университет и на массовом митинге призвали студентов «преодолеть все преграды, раскрепостить мышление и довести революцию до конца».
Вскоре на встрече с активистами «культурной революции» в здании Всекитайского собрания народных представителей Лю Шаоци подверг суровой критике свои ошибки, допущенные в организации деятельности «рабочих групп». Но в словах его слышалась обида и запоздалое осознание того, что Председатель намеренно подставил самого преданного ему человека. «Вы спрашиваете, как должна осуществляться наша революция, — обратился он к залу. — Скажу вам честно: я не знаю. Думаю, что многие товарищи из центра, многие члены «рабочих групп» тоже не знают этого». В результате, подчеркивал Лю, «даже когда вы не совершаете никаких ошибок, кто-нибудь сверху скажет: и все-таки они есть».
1 августа Председатель созвал пленум Центрального Комитета — первый за четыре года, — чтобы утвердить политическую и идеологическую базу «великой пролетарской культурной революции». В своем докладе Лю вновь признал ошибочность подхода к деятельности «рабочих групп». Вновь, как и в июле, он объяснил упущения недостаточной ясностью цели, а не принципиальными ошибками в политической линии. Начавшееся после доклада обсуждение показало, что аудитория во многом разделяла его взгляды.
Через три дня Мао созвал расширенное заседание ПК Политбюро. На нем он сравнил предпринятые «рабочими группами» акции с подавлением студенческого движения чанкайшистским Гоминьданом. Лю и Дэн занимались «неприкрытым террором», отмстил Председатель и с угрозой добавил: «Демоны и чудовища есть и среди присутствующих». На слова Лю, что он готов нести всю ответственность, Мао только фыркнул: «Ты установил в Пекине настоящую диктатуру. Отличная работа!»
Его подстрекательское заявление было услышано. Как и в случае с Пэн Дэхуасм, гнев Мао привел аудиторию в состояние транса.
На следующий день, чтобы закрепить достигнутый результат, Председатель распорядился повторить фразу в тексте дацзыбао, озаглавленной «Огонь по штабам!». Уже с середины июня, говорилось в ней, «отдельные товарищи из руководства» — те самые, кто уже выступал против политики Мао в 1962-м (отстаивая фермерские хозяйства) и в 1964-м (по вопросу «движения за социалистическое воспитание»), — теперь ополчились на «культурную революцию» и пытаются установить диктатуру буржуазии. «Они поставили зло на место добра, черное на место белого. Они душат революцию и слова не дают сказать тем, чье мнение отличается от их собственного. Они развернули белый террор, превозносят капитализм и клевещут на пролетариат. Поразительная злобность!» Название дацзыбао ни у кого не оставляло сомнений: неупомянутые «товарищи из руководства» свили свое буржуазное гнездо в штабе партии.
Дацзыбао подтвердила то, что Лю Шаоци начал смутно осознавать несколькими днями раньше: Председатель решил избавиться от него.