Имевшиеся у Лю сторонники в Политбюро, в первую очередь Дэн Сяопин, и кое-кто из ЦК ожидали, что топор опустится и на их головы. Этого не произошло. Мао по-прежнему не хотел рисковать. По его команде Чэнь Бода, Кан Шэн, министр общественной безопасности Се Фучжи и другие радикалы весь огонь сосредоточили на Лю. Мало кто из них отдавал себе отчет, в чем же все-таки заключались ошибки главы государства. Но защитить Лю не попытался ни один. В течение тридцати двух лет, начиная с Великого похода, никто из вступивших в схватку с Мао не выходил из нес победителем. Вряд ли кому пришло в голову, что август 1966 года, превративший партию и всю страну в Молох, является лучшим временем для того, чтобы помериться силами с Председателем.
Ближе к вечеру Мао послал за Линь Бяо самолет в Далянь, где тот вместе с семьей спасался от летней жары. В аэропорту его встретил Чжоу Эньлай и по дороге в Пекин вкратце обрисовал сложившуюся ситуацию. Затем, уже во время личной встречи с Мао, министр обороны узнал, что вот-вот займет место Лю Шаоци и станет заместителем руководителя партии. Представляя себе все опасности столь головокружительного взлета, Линь Бяо под предлогом нездоровья попытался отказаться. Но Председатель уже принял решение.
8 августа ЦК с покорным единодушием утвердил детализированный самим Мао документ, известный как «Шестнадцать пунктов». Документ стал развернутой программой действия, которое в течение трех последующих лет будет разворачиваться в масштабе всей страны. Так начиналась «великая смута» — «далуань».
«Культурная революция», говорилось в «Шестнадцати пунктах», явится «великой революцией, которая устремится в глубину человеческих сердец, бурным, непреодолимым потоком, напрочь сметающим буржуазную и феодальную идеологию. Она утвердит пролетарское мировоззрение и водрузит над человечеством Красное знамя идей товарища Мао Цзэдуна». В ходе этой идущей от самых низов общества революции широкие народные массы добьются своего полного освобождения. «Доверьтесь массам, — призывал Мао партию, — положитесь на них, уважайте их инициативу, забудьте о страхах и не опасайтесь волнений». Почти то же самое он говорил в 1957 году. Теперь же его авангардом стала «революционная молодежь — дерзкие и отважные первопроходцы». У нес уже иные задачи, совсем не те, что выдвигал Мао перед буржуазной интеллигенцией в ходе кампании «ста цветов». На острие атаки находились не праздность и высокомерие партократов, а «все те руководители, которые пошли по капиталистическому пути».
Председатель еще не был готов во всеуслышание заявить о том, что их предводителем является Лю Шаоци. Но когда пленум избрал новый состав Политбюро — по списку, в нарушение требований устава КПК, подготовленному не организационным отделом партии, а Цзян Цин, — со второй ступеньки иерархической лестницы Лю переместился на восьмую.
«Передний край» и «второй план» ушли в прошлое. Единственным заместителем Мао стал Линь Бяо — он занял пост вице-председателя партии. Премьер Госсовета Чжоу Эньлай остался по-прежнему третьим в списке, но, подобно вечно жалующимся на здоровье Чэнь Юню и Чжу Дэ, лишь рядовым членом Постоянного Комитета. К этим троим присоединились убежденные сторонники Председателя Чэнь Бода, Кан Шэн и первый секретарь Гуандунского провинциального комитета Тао Чжу, занявший в Секретариате место Пэн Чжэня. Неожиданное повышение получил Дэн Сяопин: несмотря на тесные связи с Лю, он передвинулся с седьмого места на шестое.
До Дэна руки Председателя еще не дошли.
1 августа, в день открытия пленума, Мао обратился в письме к «красным охранникам» средней школы при Университете Цинхуа со словами «горячей поддержки». Его послание стало сигналом, по которому зародившиеся в Пекине организации хунвейбинов начали победоносное шествие по стране.
Через две недели на площади Тяньаньмэнь состоялся первый из десяти грандиозных маршей. Со всех концов Китая на него съехались около миллиона хунвейбинов? В полночь 17 августа отряды школьников и студентов, распевая революционные песни, с красными флагами и портретами Председателя в руках прошли по главной улице столицы Чанъань дацзе — «Проспекту Великого Спокойствия». Мао появился перед ними в первых лучах восходящего солнца. В начале шестого утра он вышел из ворот Запретного города, недолго пообщался с толпой и поднялся на башню Тяньаньмэнь, где его уже ждали гордые своей миссией представители «красных охранников».
Чтобы подчеркнуть боевой дух происходящего, Председатель облачился в зеленую униформу НОА. Последний раз он делал это при отправке в 1950 году «добровольцев» в Корею.
Митинг начался со звуков гимна «Алеет Восток». Восторгами толпы мастерски дирижировали Чэнь Бода и Линь Бяо, громко скандируя: «Мао — это наш великий вождь, великий учитель, великий кормчий и великий военачальник!» Поднявшаяся из толпы школьница булавками прикрепила к рукаву Председателя красную повязку с белыми иероглифами «хун», «вей» и «бин». Стоящая внизу толпа неистовствовала. Мао не произнес ни слова — в этом не было никакой нужды.
«Я хочу сообщить вам великую новость — с ее величием не сравнится даже небо, — говорил школьник в типичном письме домой. — Сегодня я видел нашего самого-самого-самого-самого дорогого и любимого вождя — Председателя Мао! Товарищи, честное слово, я видел Председателя Мао! Я так счастлив, что сердце мое готово выпрыгнуть из груди… Мы все прыгаем от радости! Мы поем песни! Посмотрев на наше Красное Солнышко, я как сумасшедший носился по улицам Пекина… Я видел его так четко, так ясно, и он выглядел таким могущественным… Товарищи, как мне описать, что я испытал в тот момент? Я не смогу сегодня заснуть! Пусть сегодняшний день будет днем моего рождения! Я начал новую жизнь!»
Весь город был охвачен могучим порывом преданности и энтузиазма. В густом тумане исступленного восторга очень немногие сохранили остроту зрения, позволившую одному из студентов записать через несколько недель в своем дневнике: «Великая культурная революция — это не массовое движение, а поступь одного-единственного человека, под дулом винтовки гонящего массы вперед». Глаза подавляющего большинства людей оказались закрытыми. Для штурма новых политических высот Мао удалось-таки собрать свою партизанскую армию. Целое поколение молодых китайцев во имя Председателя готово было и умирать, и убивать — все равно.
И они убивали.
Кровь пролилась буквально через несколько дней после митинга. Первой жертвой хунвейбинов стал известный писатель Лао Шэ, автор романов «Рикша» и «Записки о Кошачьем городе». Его и еще тридцать других представителей творческой интеллигенции затащили во двор бывшего конфуцианского храма в Пекине и подвергли унизительной процедуре стрижки «по фасону инь-ян», обрив половину головы. Затем на лица им выплеснули пузырьки черной туши, а на грудь повесили таблички с надписью «Семя демонов и змеиное отродье». После этого хунвейбины поставили свои жертвы на колени и принялись хлестать их прутьями и кожаными ремнями. Шестидесятисемилетний Лао Шэ потерял сознание. Когда утром следующего дня писателя принесли домой, одежда его была так пропитана кровью, что жене его пришлось разрезать заскорузлую корку ножницами. Через сутки Лао Шэ покончил с собой, бросившись в воду неглубокого пруда рядом с Запретным городом.
Подобная судьба ждала многих. В Пекине вряд ли можно было найти квартал, где «красные охранники» не забили бы насмерть хотя бы одного жителя. В конце августа в течение всего лишь четырех дней в пригороде от рук хунвейбинов пали триста двадцать пять человек, среди которых оказались шестинедельный младенец «из семьи реакционеров» и разменявший девятый десяток старик.
Умудренное жизненным опытом поколение было поражено внезапностью трансформации: вчерашние робкие и полные светлых идеалов молодые люди за одну ночь превратились в разъяренных, жаждущих крови дьяволов. Мао же видел в этом свидетельство «боевого духа китайской нации». Сколько раз в прошлом, начиная с «движения 4 мая» 1919 года и кончая кампанией «ста цветов», спокойные студенческие городки в течение нескольких часов становились вулканами клокочущей ненависти и разнузданной политической агитации? Сейчас же, в 1966 году, путь молодежи указал самый могущественный человек — великий Председатель Мао: «Революция — это акт насилия, в результате которого один класс свергает господство другого». Линь Бяо убеждал вождя навсегда покончить с «четырьмя старыми»: старым мышлением, старой культурой, старыми традициями и старым укладом. Министр общественной безопасности Се Фучжи отдал милиции распоряжение предоставить хунвейбинам полную свободу действий: