Отказ Мао от химерической идеи превратить весь Китай в подобие Шанхайской коммуны явился результатом благоразумия или страха, а может, и смеси того и другого.
«Культурная революция» оказалась у Рубикона: ее компас был утерян, вдохновляющие идеи потускнели и выцвели. Оказавшись перед лицом возможности в перспективе остаться вообще без инструментов управления, Мао предпочел взяться за старые, пусть треснувшие, но все еще годные к применению рычаги. По его настоянию Чжан Чуньцяо объявил об учреждении нового органа власти — Шанхайского революционного комитета, созданного на основе «тройственного союза» между цзаофанями, представителями НОА и старыми кадрами партии. Так же назывались административные аппараты, создаваемые коммунистами в городах и селах сорока годами ранее.
Ловкость, с которой Мао объяснил необходимость смены курса причинами дипломатического порядка, никого не могла обмануть. Наблюдая за становлением ревкомов, ультралевые члены хунвейбиновских организаций начали разговоры о «реставрации капитализма». И хотя население страны восприняло их слова с недоверием, с февраля 1967 года на идеологическом фронте Председатель начал отступать. Борьба против «каппутистов» постепенно свелась к привычной драке за власть.
Мгновенным и наиболее явным результатом выхода на политическую арену страны революционных комитетов стал новый виток насилия.
В провинциях хунвейбины и цзаофани удвоили свои усилия по ниспровержению парткомов. Первые секретари партийных организаций Шаньси и Юньнани кончили жизнь самоубийством, Ли Баохуа, руководителя парткома провинции Аньхой, провезли через весь Пекин на открытой платформе грузовика, как преступника перед исполнением приговора. Очередное указание Председателя предлагало цзаофаням ускорить захват власти на местах. В столице перед Западными воротами Чжуннаньхая собралась многотысячная толпа, которая требовала выдачи Лю Шаоци и Дэн Сяопина общественности для проведения над ними суда на «митингах борьбы». Министра угольной промышленности Чжан Линьчжи хунвейбины заставили носить отлитую из чугуна фуражку весом около шестидесяти килограммов, а потом ногами и палками забили насмерть.
Постепенно в смуту втянулась и почти не принимавшая прежде участия в беспорядках НОА. В январе Мао одобрил приказ Линь Бяо о смещении Лю Чжицзяня, руководителя армейской «группы по делам культурной революции». Так началась довольно непродолжительная кампания против укрывшихся в военной среде сторонников «реакционной буржуазной линии Лю Шаоци». Случай с Лю Чжицзянем послужило иллюстрацией той дилеммы, разрешить которую Мао пытался в течение восьми месяцев. Позволить ли армии участвовать в «культурной революции»? Или из соображений национальной безопасности продолжать крепить боеготовность и воинскую дисциплину?
Преступление Лю Шаоци, за которое он заплатил семью годами тюрьмы, состояло в том, что глава государства не допускал глумления курсантов военных училищ над заслуженными ветеранами армии. В этом его поддерживали Е Цзяньин, руководивший повседневной работой военных советов округов, и трое других маршалов НОА: Чэнь И, Не Жунчжэнь и Сю Сянцянь. Цзян Цин и Чэнь Бода видели в них «основное препятствие делу революции в армии».
Мао совершил двусмысленный ход. Через десять дней после освобождения от должности Лю Шаоци он одобрил директиву ЦК, в которой запрещались все «нападки на руководящие органы НОА со стороны отдельных граждан и общественных организаций». Однако ввиду отсутствия четких разъяснений из центра в директиве обнаружилось немало лазеек. На «митинг борьбы» курсанты затащили представителей командования Нанкинского военного округа. Командующий округом генерал Сюй Шию пригрозил, что в случае повторения подобных инцидентов он отдаст войскам приказ открывать огонь. Нечто подобное происходило в Фучжоу и Шэньяне. Чуть позже с целью помощи шанхайским радикалам Мао распорядился, чтобы армия оказала поддержку «левым». Участие НОА в политической борьбе поставило ее на грань неминуемого конфликта с множественными группировками хунвейбинов, чего высшее военное руководство всеми силами старалось избежать.
Опуская детали, можно с уверенностью говорить о том, что к концу января 1967 года возглавлявшие военные округа ветераны НОА, многие из которых преданно служили Мао еще со времен Великого похода, начали испытывать серьезное недовольство.
Первые беспорядки вспыхнули в Синьцзяне, где командир полка отдал подчиненным приказ усмирить разбушевавшихся в городе Шихэцзы радикалов. В результате столкновения с войсками несколько сотен человек получили огнестрельные ранения. В Сычуани вооруженные хунвейбины при поддержке цзаофаней осадили военные казармы. Вмешательство соседнего гарнизона заставило их сложить оружие, вожаки были арестованы и брошены в тюрьмы. На территории граничащей с Тибетом отдаленной провинции Цинхай командир части направил своих солдат окружить здание редакции местной газеты, где захватившие его радикалы учинили физическую расправу над журналистами и убили несколько человек. Встретив сопротивление, солдаты открыли огонь. Под пулями погибли сто семьдесят девять человек и примерно столько же были ранены. За попытку захвата редакции партийной газеты в Ухани власти при помощи военных арестовали более тысячи цзаофаней, многие из которых получили длительные сроки заключения, других же вынудили публично покаяться. Подобные инциденты имели место и в семи других провинциях.
Параллельно «февральским погромам», как в народе называли эти стычки, ширилось движение «февральского обратного потока». Искру уронил по неосторожности сам Мао, разразившись потоками брани на Цзян Цин и Чэнь Бода за их роль в деле Тао Чжу. Отстранение Тао от должности Председатель приветствовал, из себя его вывело то, что жена и ближайший помощник решили действовать без предварительной консультации с ним. Чэнь поступил как «настоящий оппортунист», а Цзян Цин «в полной мере проявила свою амбициозность и абсолютное непонимание ситуации». Даже Линь Бяо, пытавшийся поначалу взять Тао под защиту, получил нагоняй за «неспособность своевременно информировать» Мао. Все еще сидевшие в Политбюро консерваторы — четыре маршала и несколько заместителей Премьера Госсовета — восприняли (к сожалению, ошибочно) этот сигнал как свидетельство того, что вызывающая наглость радикалов переполнила чашу терпения Председателя. Когда речь об этом зашла на январском заседании Военного совета, Е Цзяньин ударил кулаком по столу с силой, от которой в кистевом суставе его правой руки появилась трещина. В ходе состоявшегося 14 февраля рабочего совещания Политбюро и «группы по делам культурной революции» он еще раз, при поддержке Сюй Сянцяня и Чэнь И, предупредил об опасности анархии. Неужели провозглашение Шанхайской коммуны, спросил маршал, означает, что партия и армия стали никому не нужны? Ответ на его вопрос не решился дать ни один из присутствовавших.
Через два дня заместитель Премьера Госсовета Тань Чжэньлинь, старый соратник Мао, который был председателем Совета рабочих и крестьянских депутатов еще в Цзинганшани в 1927 году, вступил в серьезную ссору с Чжан Чуньцяо. Долго сдерживаемый гнев вырвался наружу:
«Массы здесь, массы там! Ты посылаешь руководство партии к черту! По-твоему, освобождать себя массы будут сами, обучать себя сами и вести революцию дальше тоже сами. Разве это не метафизика? В дома ветеранов с сорокалетним стажем врывается бесчинствующая толпа, их родные и близкие в ужасе бегут прочь… Более жутких моментов партия еще не переживала».
Горечь, вызванную действиями Цзян Цин, Чэнь Бода и «группы по делам культурной революции» Тань Чжэньлинь выплеснул на следующий день в письме на имя Линь Бяо: