Эти строки были написаны, когда Мао исполнилось двадцать пять лет.
В начале августа 1919 года Китай вступил в недолгий период спокойствия. Произошли символические перемены в правительстве, прекратились демонстрации и забастовки.
И только в Хунани положение оставалось напряженным. Явившийся в сопровождении охраны на встречу с представителями студенчества губернатор яростно кричал: «Я же запретил вам маршировать по улицам, запретил всякие собрания! Ваше дело — учиться и учить других. В случае непослушания головы полетят с плеч!» Вскоре власти закрыли студенческую ассоциацию, а ее председатель Пэн Хуан был вынужден уехать в Шанхай.
На Мао это не произвело никакого впечатления.
4 августа «Сянцзян пинлунь» опубликовала вызывающую омерзение петицию, написанную самим Мао. В ней автор испрашивал губернаторского разрешения возобновить издание главной провинциальной газеты «Дагунбао»:
«Мы, студенты, уже долгое время переживаем за досточтимого губернатора… Нам и в голову не приходила мысль о том, что газета будет закрыта, а ее редактор арестован лишь за публикацию манифеста противников незаконных выборов, организованных Вашими сторонниками. Искренне надеемся, что Ваша Честь, исходя из интересов дела и выгоды, примет правильное решение и освободит редактора. Жители Хунани навсегда останутся признательны Вашей справедливости и мудрости. В противном случае плохо информированные лица могут заявить, что провинциальное правительство лишило граждан права на свободу слова. Злых языков нам следует опасаться больше стихийного бедствия… При всей своей просвещенности и дальновидности Вы, Ваша Честь, не сможете не согласиться с нами…»
Реакция губернатора была легко предсказуема. Несмотря на заверения Мао в том, что его еженедельник интересуется лишь вопросами науки и общественной жизни, власти конфисковали тираж очередного номера и наложили запрет на последующее издание. Через месяц Мао возглавил другой журнал, «Синь Хунань» («Новая Хунань»), в первом же выпуске которого попытался объяснить свою позицию: «Само собой разумеется, что мы не будем зависеть от того, пойдут ли дела лучше или хуже. Еще меньше интересует нас поведение властей». Спустя четыре недели закрылся и этот журнал.
Его запрет совпал со смертью матери Мао. Прошел еще один месяц, и когда он вновь взял в руки перо, чтобы подготовить материал для все-таки разрешенной губернатором газеты «Дагунбао», мысли Мао были заняты проблемой равноправия женщин:
«Господа, к вам обращаются женщины!.. Мы тоже люди, а ведь нам не позволено даже выходить на улицу из парадного. Бесстыдные и извращенные мужчины превратили нас в свои игрушки. А ведь наша ипостась — целомудрие! Храмы в честь целомудренных женщин можно видеть по всей стране. Где же в таком случае хоть одна пагода в честь целомудренного мужчины? Целыми днями мужчины рассуждают о неких «достойных матерях» и «порядочных женах». Разве это не способ вынудить нас продавать себя первому встречному? Горе, горе нам! Где ты, свобода? Как избавиться нам от демонов, которые крадут свободу наших душ и наших тел?»
В 1919 году такие взгляды разделяла значительная часть китайской молодежи, возмущенной уже давно вошедшим у женщин в привычку бесправием.
Осенью в Чанша происходит случай, взволновавший весь город. Родители в качестве второй жены отдали престарелому торговцу свою молодую дочь. Двадцатитрехлетнюю Чжао Ушэнь в свадебном паланкине понесли к дому мужа, но когда парчовый занавес откинулся, собравшиеся с ужасом увидели, что по дороге девушка перерезала себе горло.
Полный горьких воспоминаний о собственной свадьбе и скорби по матери, так и не познавший чувства супружеской любви, на' протяжении двух недель Мао написал не менее десятка посвященных наболевшей проблеме статей. Он признал, что часть вины в случившемся лежит на родителях девушки. Но корни трагедии лежат в «дикости общественной системы», не оставившей жертве иного шанса. Используя в качестве аргумента свою излюбленную пословицу «Осколок яшмы в руке лучше горшка глины», Мао доказывал читателям, что поступок девушки был «актом настоящего мужества». Он не согласен с Пэн Хуаном, видевшим для несчастной и иные выходы:
«Господин Пэн удивляется: почему она просто не убежала из дома? Позвольте мне сначала задать несколько вопросов, а затем я выскажу собственную точку зрения.
1) В Чанша можно насчитать не менее пятидесяти уличных торговцев, обходящих дом за домом и предлагающих женщинам белье. Почему?
2) Почему все общественные туалеты в городе предназначены для мужчин и нет ни одного женского?
3) Почему вы ни разу не видели женщину, входящую в салон парикмахера?
4) Почему одинокая женщина никогда не остановится в гостинице?
5) Почему вам не попадалась женщина, сидящая за столом чайного домика?
6) Почему посетители больших магазинов исключительно мужчины?
7) Почему нет женщин среди городских извозчиков?
Любой, кто знает ответы на эти вопросы, поймет причины, по которым дочь семейства Чжао не могла убежать. Да и пожелай она бежать — куда?»
Обостренное внимание к социальным факторам и личные наблюдения заставили Мао пересмотреть некоторые политические взгляды. Чтобы изменить страну, считал он теперь, необходимо в первую очередь изменить устои жизни общества. Это становится возможным при условии смены системы. Новая система, в свою очередь, требует новой власти.
Под влиянием Мао эти взгляды получили зимой поддержку студентов Чанша, где усилившийся к тому времени бойкот японских товаров заставил губернаторских чиновников показать свое истинное лицо.
2 декабря около пяти тысяч студентов и примкнувших к ним горожан направились к одному из бывших административных зданий, чтобы присутствовать при публичном сожжении ящиков с контрабандными японскими товарами. Процессия уже приближалась к площади, когда несколько сотен солдат под руководством Чжан Цзинтана, младшего брата губернатора, преградили ей путь и направили на демонстрантов ружья. «Что толкает вас на беспорядки? — поднявшись в стременах, обратился к толпе Чжан Цзин-тан. — Не забывайте, ведь это мы, братья Чжан, жертвуем деньги на вашу учебу. Я не хуже вас знаю, как разжечь костер. Но я, будучи еще и офицером, знаю также, как убивать. Если вы не остановитесь, кому-то из вас придется остаться здесь навсегда». Студента, заявившего, что их привело сюда чувство патриотизма, Чжан плашмя ударил саблей. Солдаты начали надвигаться на толпу. «Все вы, хунаньцы, бандиты! И женщины ваши тоже бандиты!» — прокричал брат губернатора. Лидеров демонстрантов поставили на колени, Чжан отхлестал их по щекам, а затем арестовал.
Банальный, по сути, инцидент стал для хунаньцев последней соломинкой. Пощечины Чжана оскорбили детей самых известных горожан. Ведущий банкир Чанша делился со знакомым иностранцем: «Теперь смута зреет среди людей именитых, а не черни… Мы готовы подвергнуться разграблению, лишь бы избавиться от Чжан Цзинъяо и установленных им порядков». После полутора лет его правления экономика пришла в полный упадок. Во многих местах без содержания оставалась и армия. Чжан вынужден был отдавать секретные распоряжения о возобновлении выращивания опийного мака, что запрещалось подписанными Пекином международными соглашениями. Опиум приносил чистый доход, но сейчас даже местные землевладельцы решили, что Чжану пора уходить.
Через две недели после событий в Пекин направилась делегация с единственной просьбой к властям: назначить в провинцию нового губернатора. В состав ее входил и Мао. На протяжении двух месяцев делегация бомбардировала пекинских чиновников письмами с жалобами на «ненасытную жадность» и «тиранические замашки» губернатора. Наконец состоялась встреча с помощником премьер-министра, в ходе которой депутаты Национальной ассамблеи от Хунани пригрозили своей отставкой, если Чжан не будет убран со своего поста. И все же губернатор устоял. Члены делегации пали духом: они сделали все, что могли.