Наряду с чисто анархическими брошюрами «Общество культурной книги» располагало и такими традиционными шедеврами, как роман «Речные заводи», изданный на классическом литературном языке. Весной 1920 года, когда появилось время познакомиться с достопримечательностями, что Мао обещал матери сделать двумя годами раньше, он в первую очередь направил стопы туда, где происходили описываемые древними авторами события:
«Я остановился в Цюйфу и посетил могилу Конфуция. Увидел небольшую протоку, в которой его ученики омывали ноги, походил по крошечному городку, где ребенком жил Учитель. Я стоял у дерева, посаженного, по преданию, самим Конфуцием, рядом с храмом, что воздвигли в его честь. Затем отправился на реку, у которой поселился Янь Хуэй, один из любимейших учеников Конфуция. Впереди меня ждала еще родина Мэнцзы. Я взобрался на вершину Тайшань, в Шаньдуне эту гору почитают как святыню. Здесь ушел в отставку генерал Фэн Юйсян, здесь же он писал патриотические строки… Я прогуливался по берегам озера Дунтинху, прошелся вокруг стены Баодинфу. Под моими ногами потрескивал лед Бохайского залива. Теперь мне знакомы и стены Нанкина, и гремевший славой во времена Троецарствия Сюйчжоу… Путешествие вышло замечательное…»
Путешествие в прошлое и в самом деле оказалось для Мао не менее увлекательным, чем блуждания по новому миру «измов», среди которых предстояло найти ключ к будущему страны.
Задолго до того как Чжан Цзинъяо был вынужден оставить свой высокий пост, уже шли жаркие споры о том, какой должна стать новая власть в провинции. Провозглашенная Сунь Ятсеном Китайская Республика оказалась, по сути, мертворожденным ребенком. C 1913 года Хунанью правили трос пришедших с севера военачальников: Мясник Тан, Тиран Фу и Злобный Чжан, причем каждый был ненавистнее предыдущего. В пожарище гражданской войны погибли десятки тысяч хунаньцев, сотни тысяч лишились крова. Дикость и зверства последних двух лет убедили хунаньскую элиту в том, что провинция жила бы куда лучше под властью местного уроженца. До предложения объявить свою независимость — вначале от Пекина, а затем и от всего Китая — оставалось сделать лишь небольшой шаг. В 1920 году у всех на устах были два понятия: собственное правительство и самоуправление. Лозунг «Хунань — для хунаньцев» обрел новое звучание. Обращавший на себя внимание путешественников прошлого века менталитет жителей «независимого княжества» получал драматически актуальное подтверждение.
Поначалу Мао был полон скептицизма. «Я просто не понимаю, — писал он в марте, — как мы сможем это сделать. Чрезвычайно трудно добиться независимости, будучи внутренней провинцией Китая. Разве что ситуация в будущем изменится настолько, что мы превратимся в нечто похожее на американские штаты или земли Германии».
Тремя неделями позже он превозмог уныние и вместе с Пэн Хуаном занялся созданием «Хунаньской ассоциации содействия реформам». Штаб-квартира ассоциации находилась в Шанхае, а финансировали ее деятельность состоятельные хунаньские бизнесмены. Устранение одиозного Чжан Цзинъяо, предостерегал Мао, может оказаться «головой тигра с телом змеи», то есть хорошим началом с неудачным концом. Необходимо менять саму порочную систему, в противном случае на место одного Чжана придет другой. Но сменить систему сразу во всей стране невозможно. Поэтому начать следует с относительно небольшого района, к примеру, с Хунани. При успехе принцип самоопределения найдет приверженцев и в других провинциях. Со временем же разрозненные территории начнут «объединяться в решении общих для всей страны проблем».
В июне 1920 года Мао развил эти взгляды в письме, адресованном шанхайской газете «Шэньбао»:
«С нынешнего дня нашей главной задачей становится… упразднение военного губернаторства, сокращение вооруженных сил и… строительство гражданского самоуправления. Мы исходим из того, что в течение ближайших двадцати лет у Китая нет шансов повсеместно ввести народное самоуправление. Поэтому для Хунани в данный период на первое место выходит защита своих границ и осуществление собственного самоуправления. Нас не должны интересовать проблемы соседних провинций или центрального правительства. В идеале мы уподобимся североамериканским штатам, какими они были лет сто назад. Мобилизовав все духовные силы населения, мы будем в состоянии создать на территории провинции свою особую хунаньскую цивилизацию. На протяжении последних четырех тысячелетий китайские политики всегда тяготели к широкомасштабным проектам, в результате чего мы имеем страну, крепкую извне и весьма слабую изнутри, незыблемую сверху и шаткую снизу, тонко организованную снаружи и бездушно-продажную в глубине. С момента провозглашения республики многие достойные люди во всеуслышание рассуждали б конституции, парламенте, президенте. И чем громче они говорили, тем большее смятение производили их слова в умах людей. Почему? Потому что нельзя строить на песке: здание не удастся даже закончить. Сейчас мы должны умерить аппетиты и заняться лишь вопросами самоуправления Хунани».
Два последующих месяца представители всех слоев хунаньского общества — от крестьян до крупных торговцев — были слишком заняты ремонтом своих разрушенных жилищ, для того чтобы глубоко задумываться о политике. Несколько недель Мао провел у братьев в Шаошани. После смерти отца он стал главой семьи. В Чанша Тань Янькай третий раз за свою губернаторскую карьеру попытался по кусочкам сложить то, что уцелело от местной администрации. Он отказался от ненавистного титула «дуцзюнь» — «военный губернатор», заменив его «главнокомандующим» войск, освободивших город.
По существу, Хунань вышла из-под контроля Пекина, однако вопрос о форме собственного управления оставался нерешенным. Этой проблемой занялся Сюн Силин, местный ученый, бывший в первые годы республики главой кабинета министров. Он предложил избирать нового губернатора коллегией выборщиков, в которую войдут члены местных ассамблей и представители ассоциаций образования и бизнеса. Выдвигались и иные предложения. Когда Мао в начале сентября возвратился в Чанша, дебаты шли полным ходом. Статьей в «Дагунбао» Мао внес в них и свою лепту. «Волны перемен захлестывают весь мир, — писал он, — призыв к самоопределению эхом возвращается к нам с неба». Хунань должна стать первым из «двадцати семи маленьких Китаев», приветствуя процесс перемен, который неизбежно приведет к «повсеместной и всеобъемлющей победе новых прогрессивных сил».
Тань Янькай занял выжидательную позицию: он хотел быть уверен в том, что принятие решений останется исключительно за ним.
В середине сентября Тань созвал землевладельцев и высших чиновников на собрание с целью выработки новой конституции. После упреков в недостаточной представительности собрания он предложил поручить всю подготовительную работу провинциальной ассамблее. Мао, Пэн Хуана и их союзника, редактора «Дагунбао» Лун Цзяньгуна, не устраивал и этот сценарий. «Если мы хотим добиться самоуправления, — писал Лун, — то никак не можем положиться на мнение узкого кружка избранных… Наше спасение — в наших руках! Не полезем в западню!» Друзья настаивали на избрании всеобщим голосованием Конституционного собрания, причем в выборах могли принять участие все граждане провинции старше восемнадцати лет (Мао предлагал понизить планку до пятнадцати).
Проведенный 8 октября митинг принял петицию в поддержку этих требований. На митинге Мао призвал сограждан не упустить шанс, который даст им введение самоуправления:
«Жители города Чанша! От успеха ваших действий выиграет 30-миллионное население всей Хунани. В случае вашей неудачи люди опять будут обречены на страдания. Помните, что на вас лежит нелегкая ответственность. Все политические и общественные реформы стран Запада начинались с активных действий горожан. Грандиозные перемены в России, потрясшие весь мир, тоже брали начало в городах. Даже в мрачном средневековье именно горожане отвоевывали у властей предержащих почетное право называться свободными. Граждане! Воспряньте! Вам решать вопрос будущего Хунани!»