— Вот почему я не боюсь смерти, — заметил он.
— Крокодилы? Какое они к этому имеют отношение?
— Самое прямое. Я родился в двадцать третий день третьего месяца Сезона Роста.
На ее лице промелькнуло понимание. Всякий знал, что рожденным в этот день суждено быть съеденными крокодилами. Они оба снова взглянули на отмель, но вздрогнула только она.
— В конце концов они меня получат, — пробормотал Шефту. — Но до тех пор мне нечего бояться. — Он повернулся к ней, пожав плечами. — Я буду обманывать их как можно дольше, пока не стану старым-старым. Смотри!
Он протянул запястье, на котором висел амулет. Это была скрученная льняная нить с семью бусинами из зеленого фаянса, завязанная на семь узлов. Одна большая плоская бусина из сердолика была исписана с обеих сторон. Ее губы зашевелились, пока она читала иероглифы.
— «О ты, что пребываешь в воде, смотри! Это Осирис пребывает в воде, и око Гора, и великий скарабей защищают его… Прочь, твари водные! Не являйте лика своего, ибо Осирис плывет к вам… Твари водные, пасть ваша запечатана Ра, глотка ваша запечатана Сехмет, зубы ваши сломаны Тотом, глаза ваши ослеплены великим магом. Сии четыре бога защищают Осириса и всех, кто пребывает в воде».
«Так она умеет читать, а может, и писать!» — снова с удивлением подумал Шефту.
— Видишь, я хорошо защищен, — сказал он вслух.
— Возможно. — Она подняла на него свои живые, скептические глаза.
— Ты не веришь в магию?
— Я мало во что верю, — небрежно ответила она. — Но я рада, что не знаю, как и когда умру.
— В какой день ты родилась?
— Не знаю ни я, ни кто-либо другой. Может, я и вовсе не родилась, а я — отродье хефтов, как говаривал Заша!
— Заша?
Она рассмеялась.
— Человек, которого я когда-то знала. Глупец. Он был уверен, что у меня дурной глаз.
— Хай! И впрямь глупец! Как может зло исходить от чего-то столь прекрасного? Синий — цвет неба, лотоса, бирюзы. Все это — благо.
Она слегка покраснела; очевидно, комплименты были для нее в новинку.
— Ты очень доверчив для столь короткого знакомства, — сухо сказала она.
— В твоем случае у меня есть веские причины, — заверил он ее, улыбаясь, чтобы скрыть любой возможный потаенный смысл этих слов. — Но ты, кажется, мне не доверяешь. Ты даже не назвала своего имени.
— Меня зовут Мара.
— Мара! «Истина Ра». Видишь? Кто может не доверять той, у кого такое имя?
Она рассмеялась, запрокинув голову и щурясь на Ра, бога солнца, чья золотая ладья уже плыла далеко на запад, к Ливии и Стране Тьмы. Шефту воспользовался моментом, чтобы пристально изучить ее профиль. «Лицо уличного сорванца», — подумал он, наблюдая за ней на рыночной площади. Да, так и было. Ее щеки были впалыми и осунувшимися от многолетнего голода; подбородок — упрямым, а в изгибе губ застыла насмешка, словно они хорошо научились лгать. Это было лицо скептика, умного и беспринципного. Но в нем была и какая-то неуловимая тоска, которая завораживала Шефту.
Он поймал себя на мысли, что ему жаль, что эта Мара, эта бродяжка, эта беглянка, так скоро исчезнет из его жизни. В следующее мгновение он нетерпеливо отвернулся от нее, удивляясь, не сошел ли он с ума. В жизни, которую он избрал для себя как сподвижник царя, не было места для ясноглазых дев. Да и в той жизни, для которой он был рожден, — жизни вельможи Шефту, сына покойного богатого аристократа Менкау, — не было места для простой рабыни, разве что гладить его белоснежные шенти.
И, несмотря на амулет на запястье, он сомневался, что любая из этих жизней позволит ему долго обманывать крокодилов, которые были его судьбой. В эти дни он ходил со смертью под руку.
Нахмурившись, он снова погрузился в нерешенную проблему поиска гонца к царю. Задача была непростой. После разоблачения и скорой расправы над старым дворцовым слугой, услугами которого он пользовался раньше, бесчисленные шпионы царицы будут с подозрением относиться ко всем, кто подойдет к Тутмосу на расстояние окрика. Никто не будет вне подозрений.
«Кроме, — размышлял он, — кого-то со стороны, неизвестного ни царю, ни царице, а потому, по-видимому, не принадлежащего ни к одной из партий…»
Он закусил губу, играя с этой мыслью. Чужеземец? Идея казалась маловероятной, но он был в отчаянии. Какой же чужеземец? Он вдруг подумал о ханаанской принцессе. Возможно, но вряд ли. Он ничего о ней не знал, кроме того, что Тутмос, который и не помышлял на ней жениться, окажет ей ледяной прием. Такой холодный прием вряд ли пробудит в ней беззаветную преданность царю! Она может даже озлобиться и обрушить все тщательно выстроенные планы его сторонников. «Нет, — подумал Шефту, — не ханаанская принцесса».