Впрочем, Неконх мог бы и не заметить всего этого, если бы не один разговор, который внезапно заставил его сосредоточить все внимание на молодом человеке. Это случилось ранним утром, дней через пять после отплытия из Фив. «Серебряный Жук» проплывал мимо древнего храма, окруженного лесами и грудами камней, вокруг которого суетились рабочие. Неконх, стоя в одиночестве у двери своей каюты, хмуро посмотрел на другой берег и покачал головой.
— Эх! Опять то же самое! — кисло пробормотал он себе под нос.
— Что вы имеете в виду, капитан?
Неконх подскочил. Он не слышал, как пассажир подошел и встал рядом.
— Да вон, перестройку старого храма, — ответил он, указывая рукой. — За последние годы я видел эту картину раз сорок, не меньше. Наша добрая царица Хатшепсут, видно, думает, что золото растет на стеблях папируса! Неужто она собирается восстановить все древние постройки вверх и вниз по Нилу? — Неконх хмыкнул, когда строительные леса и рабочие проплыли мимо кормовых весел «Жука». — Да дело не только в старых развалинах. Одному Амону известно, во сколько пота и налогов обходится таким беднякам, как я, ее новый храм в Фивах!
— Но храм-то прекрасен, — заметил Шефту. — Говорят, все стены внутренних покоев покрыты искусной резьбой.
— Рельефами, изображающими священное рождение Ее Величества, не сомневаюсь, — язвительно осведомился капитан.
— Разумеется. Что может быть лучше такого сюжета? Ведь Хатшепсут рождена самим Солнцем, вскормлена богинями и названа фараоном еще в колыбели.
— Да-да, так она твердит, так она твердит! — неосторожно фыркнул Неконх. — А по мне, так лучше бы на троне Египта сидел мужчина! Этот юный Тутмос, ее сводный брат, — когда он наконец повзрослеет? Вот уже пятнадцать лет она правит от его имени, тратит золото и серебро как воду, шлет корабли — и мой в том числе! — на край света ради собственной забавы, позволяя империи сбиться с курса из-за нехватки бывалых воинов. А царь все никак не достигнет совершеннолетия! Почему? Да это же очевидно, друг мой! Ему не позволяют, да и никогда не позволят! Хатшепсут — фараон, и Египту придется с этим смириться!
— Вы не в восторге от царицы, капитан?
Именно это бесстрастие в голосе заставило тревожные колокола забить в душе Неконха набат. Он резко обернулся и впервые по-настоящему взглянул на своего пассажира: отметил ум на смуглом лице с неправильными чертами, странную улыбку, затаившуюся в уголках губ, опасную настороженность в длинных черных глазах. Неконха прошиб холодный пот. Что он наговорил! Говорить против царицы — измена. Даже упоминать имя юного царя громче шепота — почти измена, не говоря уже о жалобах…
Живо представив себя насаженным на кол посреди какой-нибудь пустыни, он отпрянул к двери каюты.
— Да живет царица вечно! — воскликнул он. — Пусть отрежут мне язык, если он вымолвит хоть слово против Хатшепсут, Дочери Солнца!
— Успокойтесь, капитан. — Голос Шефту был вкрадчив, как кошачье мурлыканье. — Вы лишь высказали свое мнение. Но вы несколько неосторожны. Найдутся те, кто немедля утащил бы вас в дворцовые подземелья, услышь они то, что только что услышал я. — Он дал Неконху мгновение, чтобы переварить эту мысль, а затем небрежно добавил: — Так, значит, вы хотите свергнуть царицу?
— Клянусь Пером Истины, я такого не говорил! — выдохнул Неконх. Он в муке оглядел палубу, а затем зашагал на нос, в самое укромное место.
Шефту последовал за ним с насмешливым видом.
— Мудрая предосторожность, — заметил он, удобно прислонившись к планширю. — Говорят, шпионы царицы повсюду.
— Еще бы! — Неконх был уверен, что говорит с одним из них прямо сейчас. Он вытер пот со лба и попытался сменить тему, но Шефту не дал ему.
— Ее вечные подозрения не беспочвенны. В Фивах есть горстка безрассудных глупцов — вы, без сомнения, о них слышали, — что тайно сговорились, дабы свергнуть Хатшепсут с трона и посадить на ее место юного Тутмоса.
— Я ничего о них не знаю, ничего! Такие смуты уже бывали, и их давили, как жуков. Должно быть, это и вправду глупцы, раз решили попробовать снова!