«Он не по-настоящему жесток, — подумала она. — Он сделает это быстро».
Они шагнули за порог каюты, и солнце померкло. Там, в тени, сидел Неконх, все еще послушно бормоча о грузах и рейсах. Он вскочил на ноги, когда они вошли.
— Так вот она, подслушница! — прорычал он.
— Вовсе нет, наш гость! Как можно быть таким негостеприимным, капитан? Дай девице табурет, она, кажется, бледна.
Неконх угрюмо повиновался, и Мара, тяжело сглотнув, опустилась на кожаную подушку. Она никогда не сталкивалась с такой жестокостью — жестокостью, облаченной в изысканное обаяние.
Шефту удобно устроился бедром на дощатом столе и принялся качать ногой.
— Так-то лучше, — одобрил он. — Я не люблю атмосферу обмана. Гораздо лучше быть откровенными друг с другом, не согласны, капитан?
— Да, мой господин, — неуверенно ответил Неконх.
Шефту резко обернулся к нему.
— Никогда не называйте меня вельможей. Я писец, капитан. Моя жизнь может зависеть от того, запомните ли вы это, — а ваша зависит наверняка! Вы поняли?
На миг личина спала. Мара вцепилась в края табурета, на лбу у нее выступила испарина. Она от всего сердца желала, чтобы он убил ее и покончил с этим.
— Да, я понял, — пробормотал Неконх.
— Хорошо. Как я уже говорил, между нами троими не будет секретов. Вы оба знаете, кто я и какому господину служу. — Шефту снова с улыбкой повернулся к Маре. — А я знаю — в отличие от вас, капитан, — кто эта Голубоглазая и какому хозяину она служит.
Слова были произнесены почти небрежно, но если бы корабль вдруг встал на дыбы, Мара не была бы потрясена сильнее. Она вскочила на ноги, сама не понимая, как это сделала.
— Хозяин? У меня нет хозяина! Ты несешь чушь.
— Какая же ты лгунья, — сказал он.
Почти обезумев, Мара прокрутила в уме все подробности своей внезапной покупки, прогулку по улицам с новым хозяином, разговор за тщательно запертыми дверями. Никто не мог подслушать или догадаться, не подслушав. Неужели этот Шефту — колдун?
— Ты блефуешь! — выплюнула она. — Ты ничего не знаешь обо мне до того дня, как я взошла на этот корабль. Откуда бы?
— Что ж, это не потребовало особых усилий. Знание само шло мне в руки. Я знаю, уверяю тебя.
— Докажи!
Его улыбка застыла.
— Моя дорогая Мара, мне не нужно ничего доказывать.
Да, он говорил правду. Она в ловушке, и он никогда не посмеет отпустить ее с этого корабля живой. Более того, она была уверена, что он знает все. Где-то, как-то он ее раскрыл. В ушах снова прозвучало холодное предостережение ее хозяина: «Если кто-нибудь узнает, ты умрешь на месте».
— Да будет так, — горько сказала она. — Но тебе не придется марать свои вельможные руки моей смертью. Другие избавят тебя от этой хлопоты.
— Нет, я не нанимаю головорезов, это не в моих правилах. Хотя, поверь мне, от сегодняшнего дела у меня душа не на месте! Какая жалость, навсегда закрыть эти лотосово-синие глаза… Садись, дева. Лицо у тебя белее платья.
Она снова опустилась на табурет, едва сумев пробормотать язвительный ответ:
— Благодарю за заботу! Немного поздно, не находите?
— Нет, пожалуй, что нет. — Он удобно сцепил руки на колене. — Ты оказалась в незавидном положении, Голубоглазая. Но должен заметить, тебя предупреждали. Вчера я сказал правду: я еще не решил, чего хочу от тебя. Теперь у меня нет выбора: я должен либо заставить тебя замолчать, либо использовать. Я предпочитаю второе. Но поскольку я не доверяю тебе дальше завтрашнего дня, мне нужно оружие, которое будет висеть над твоей хорошенькой головкой. Ну же. Лучше делай, что я говорю. За побег полагается суровая кара.
«Побег! — в отчаянии подумала Мара. — Если бы только это!»
Если бы только это… неужели это все, что он знает?
Заговорил Неконх, его голос был мягче обычного:
— Так вот оно что! Я-то гадал, откуда у нее эти лохмотья и золотая цепь! Небось, украла у своего хозяина. Как я сразу не догадался?
— Почему? — Шефту коротко рассмеялся. — Посмотри на нее, капитан, вот и причина. Разве в ней есть хоть что-то рабское, кроме этих тряпок? Если бы я сам не видел, как этот тупой болван, ее хозяин, тащит ее домой, чтобы высечь… Слушай, Мара. Я не отправлю тебя к нему обратно, но при одном условии.
— Каком условии? — прошептала она. Мысли ее неслись вскачь. Если он считает ее всего лишь беглянкой… но как же тот разговор, что она подслушала? Неужели он осмелится отпустить ее, зная, что она владеет такой информацией? Он, казалось, совершенно не принимал это в расчет. Что, во имя Амона, у него на уме? Почему он молчит?