Река, словно серебряный клинок, разделяла город, и по ней сновали суда всех размеров и форм. За медленно движущимися парусами возвышался высокий восточный берег и собственно Фивы — лабиринт белых, залитых солнцем зданий, с флагштоков и массивных храмовых пилонов которых развевались красно-белые знамена, словно манящие пальцы. Каждая поверхность сверкала красками и блеском золота; крыши тянулись на восток под сияющим синим небом, насколько хватало глаз.
Мара подперла подбородок руками, впитывая все это. Удивительный город! Величественнее Менфе, веселее Абидоса — и, как говорили, еще порочнее, чем Бубастис в низовьях Нила. Он наполнял ее восторгом.
Вокруг самого дворца вырос небольшой городок, состоявший в основном из обнесенных белыми стенами вилл великих вельмож Египта и нескольких мастерских лучших ремесленников и ювелиров. Мара смотрела на колесницы, мелькавшие по мощеным камнем улицам, на пальмы, вздымавшиеся, словно султаны, из невидимых садов для услад, и гадала, не принадлежит ли один из этих великолепных домов вельможе Шефту.
— Эх, какую жизнь они ведут, эти великие! Подумайте, моя принцесса, теперь вы одна из них и живете в Центре Мира. Разве не славный город вы обрели после всех своих странствий?
— Я ненавижу его, — прошептала Инанни.
Вздрогнув, Мара обернулась. Инанни вцепилась в балюстраду, ее пухлое лицо было белым от горя. Ее глаза метнулись в сторону от удивленного взгляда Мары, словно она испугалась, что хоть раз высказала то, что думает. Но она безрассудно продолжала:
— Он слишком большой и в нем слишком много зданий! У меня на родине есть равнины и зеленые пастбища, и шатры пастухов сияют на солнце, и стада пасутся повсюedу… Здесь все совсем не так! Там все говорят на моем языке, а здесь все мне чужие, и не знают моих обычаев, а я не знаю их…
— Какая разница? Подумайте, вы станете невестой царской особы! Царевича Египта!
— Царь не посылал за мной.
— Но пошлет! — Мара не смогла сдержать легкого смешка. — А пока, разве у вас нет всего, чего можно желать? Рабы, удобства и жизнь в самом Золотом Доме? Ободритесь! Невозможно, чтобы вы тосковали по прошлому!
— Разве нет? — Инанни обернулась, подбирая складки тяжелой шали, и заставила себя улыбнуться. Она никогда не выглядела более неуклюжей или беззащитной, но внезапно перестала быть смешной. — Полагаю, что нет. Ты была добра ко мне, Мара, говорила со мной на моем языке, все объясняла и пыталась научить меня быть египтянкой. Но боюсь, я не оправдываю твоих стараний. Я не могу не тосковать по равнинам Сирии и голосам моих братьев.
Она умолкла, и слезы навернулись ей на глаза, а затем резко отошла на другой конец павильона. Мара тоже отвернулась, видя уже не смешную варварку, а тоскующую по дому девушку, и всем сердцем ей сочувствуя.
Вдруг, сквозь воркование голубей под карнизами дворца и слабое, мелодичное поскрипывание водоподъемных колес в полях, раздался новый звук — далекий, высокий, пронзительный. Мара подняла голову. Там, над ней, в сияющем своде небес, парила огромная птица — Гор, сокол, бог, символ царской власти. На ее глазах он сложил могучие крылья и камнем рухнул на пустынного жаворонка, что только что взмыл ввысь с лугов. Мелодия жаворонка оборвалась на середине трели; снова взмахнули огромные крылья, и сокол, развернувшись, полетел в сторону Ливии. Его победный крик, семь нот по нисходящей гамме, тянулся за ним, словно знамя. Мара все еще не могла отдышаться от красоты и жестокости его нападения, как вдруг восклицание Инанни заставило ее резко обернуться.
Из двери, ведущей на лестницу, вышел церемониймейстер. Он приблизился к Инанни размеренным шагом и чопорно поклонился.
— Принцесса, возрадуйся. Преславная, Дочь Высочайшего Ра, Гор из Золота и Великий Бог Земли Двойного Царства, повелевает тебе явиться.
— Мара? — дрожащим голосом произнесла принцесса, неуверенно отступая назад.
Но Мара уже спешила к ней.
— Скорее, Высочество! Пошлите маленькую Неси за вашими женщинами. Мы должны немедленно спускаться — это прием у царицы!
Глава 8
Ее Величество Фараон
Внезапная тишина воцарилась в огромном, обрамленном колоннами караульном зале, и все головы повернулись в одну сторону. Придворные, жрецы, блистающие дамы и хмурые послы безмолвно расступились, давая дорогу процессии, вошедшей со двора в дальнем конце зала.