Первым шествовал церемониймейстер, постукивая своим длинным, украшенным лентами жезлом. За ним следовала Инанни, Мара шла рядом, а двенадцать сириек — по пятам. Медленно они двигались по длинному проходу между рядами наблюдающих лиц, мимо всех этих надменных, подведенных глаз и кривящихся губ, мимо изогнутых бровей, шепота за спиной и презрительных пожатий плечами — через всю сияющую длину зала.
Это было самое суровое испытание, с которым пришлось столкнуться Инанни, и она встретила его как принцесса. Мара, идя рядом, чувствовала, как дрожит пухлая рука под аляповатыми, плотными одеждами. Но Инанни высоко держала подбородок и не сводила глаз со спины церемониймейстера. Возможно, она думала о своих братьях.
Прежде чем они оказались перед высокими бронзовыми дверями, им пришлось пройти через преддверие. Здесь церемониймейстер повернулся к ним и отбарабанил список указаний по придворному этикету, из которых Мара перевела лишь самые понятные. Наконец, двери распахнулись; церемониймейстер шагнул вперед и пал ниц, нараспев произнося:
— Смотрите, величие Черной Земли! Гор из Золота, Несокрушимая в Царствовании, Великолепная в Диадемах, Правительница Нижнего и Верхнего Египта, Несокрушимая-в-Облике-Ра, Мааткара Хатшепсут! Да живет бог вечно!
Мара, внезапно задрожав всем телом, шагнула вперед рядом с Инанни, пока они не оказались в зале. Там, за гладью сияющих плит, возвышался помост, обрамленный двумя изысканно расписанными колоннами. На помосте стоял огромный трон, целиком сделанный из мерцающего электрума, а на троне сидела женщина столь холодно прекрасная, что при взгляде на нее захватывало дух.
Она сидела неподвижно, ее сверкающие темные глаза были устремлены вперед, а в руках она держала символы власти, сияющие золотом и эмалью. Гофрированный лен, тонкий, как паутина, окутывал ее, словно туман; она была отягощена самоцветами. К ее безупречно вылепленному подбородку была привязана узкая церемониальная бородка, знак царской власти, а на голове покоилась тяжелая красно-белая Двойная корона Двух Царств, с золотой коброй, изгибающейся над бровями.
Женщина или нет, но там сидело грозное величие Египта, воплощенный бог солнца. Вся процессия упала на колени; четырнадцать лбов, и лоб Мары в их числе, коснулись холодных плит пола.
— Подними голову, принцесса Сирии, — сказала Хатшепсут. — Можешь приблизиться к моему величеству.
Голос ее был высоким и металлическим. Мара почувствовала на себе сверкающий взгляд еще до того, как с усилием подняла свой, чтобы встретиться с ним. Фараон не нарушила своей богоподобной неподвижности, но повернула голову, и ее взгляд был таким пристальным, таким безличным, что Мара почувствовала себя птицей на вертеле.
— Можешь говорить, переводчица, — нетерпеливо добавила царица.
Мара попыталась и не смогла. В панике она сглотнула, попробовала снова, и на этот раз ей удалось сообщить Инанни, что та должна встать и подойти.
— Что мне сказать, Мара? — донесся испуганный шепот принцессы, когда она неохотно повиновалась. — Скажи за меня, пожалуйста…
— Да пребудет Хатшепсут Преславная вечно, — пролепетала Мара. — Принцесса Инанни свидетельствует свое почтение вашему Сиятельству.
Царица позволила себе холодно-милостивую улыбку. Затем, к бесконечному облегчению Мары, пытливый взгляд был от нее отведен, и Хатшепсут обратила все свое внимание на Инанни. Последовали протокольные вопросы о ее удобствах, поздравления с успешным плаванием, заверения, что ей стоит лишь попросить, чтобы получить все желаемое.
Теперь Мара дышала свободнее; нервный пот на ладонях высох, и к ней вернулся дар речи. Переводя напыщенные фразы, она начала замечать других людей в зале. Они стояли вдоль стен, неподвижные, как тени, но тут и там блеск золота от повернутой головы или вспышка самоцветов от поднятой руки доказывали, что это люди, а не расписные изваяния.
— А был ли у тебя прием у Его Высочества, твоего жениха? — осведомилась Хатшепсут.
Едва дождавшись почти неслышного ответа Инанни, она со злорадной улыбкой обратилась к кому-то, стоявшему справа и чуть позади нее, на самом помосте:
— Что думаешь, вельможа Сенмут? Не правда ли, она такова, как мы и ожидали, и даже более того?
«Так вот он, вельможа Сенмут!» — подумала Мара. С любопытством и трепетом она разглядывала самую могущественную фигуру в Египте — худощавого, широкоплечего мужчину с ожерельем из амулетов на шее. Царица казалась вечной, но красивое смуглое лицо Сенмута отражало всю борьбу и интриги ее восемнадцатилетнего правления. Его улыбка, хоть и едва заметная, прорезала резкие борозды от раздутых ноздрей до уголков рта; глаза его были хищными.