Быстрый, взволнованный голос не умолкал, пухлые пальцы усердно работали пестиком; комната наполнилась бормочущим шипением вавилонских комментариев, восклицаний и вопросов. Наконец-то Инанни было о чем поговорить и чем заняться. Она была счастливее, чем когда-либо с тех пор, как покинула Сирию.
Чего нельзя было сказать о Маре. Встреча с Тутмосом так взволновала ее, что она едва могла делать вид, будто слушает болтовню женщин. Неужели Шефту подчинится этому ужасному приказу! Из всех преступлений в земле Кемт ограбление гробницы было самым чудовищным — грехом против живых и мертвых, богов и людей. Даже земная кара за него была быстрой и страшной, но что говорить о мести того, кого ограбили? Скрытый и защищенный в своем тайном дворце, он лежал, завернутый в лен и благовония, с коброй Египта на челе, а его кладовые были полны богатств, которые должны были поддерживать его в роскоши в течение отпущенных ему трех тысяч лет в Стране Запада. Разве его Ка не поразит Шефту слепотой или немотой за то, что тот осмелился войти в Драгоценное Жилище? Разве оно не проникнет, словно тень, в его тело, чтобы истощить его болезнью, украсть его душу, свести его во всей его юности к той стоянке в земле тишины, с берегов которой никто не возвращался?
Нет, это было больше, чем можно требовать от любого человека, даже ради его царя!
«Выбрось это из головы, — яростно приказала себе Мара. — Шефту не подчинится. А если и подчинится, то это его дело, а не твое! Думай о себе, а другие пусть сами о себе думают…»
Но старая формула на этот раз ее не утешила. Как и вид радостного лица Инанни, пока та трудилась над маковыми коробочками и повторяла для восхищенных сириек каждое слово разговора, который, как она верила, у нее состоялся с царем. Жестокий обман — подарить ей надежду, когда надеяться было не на что. Мара не гордилась своей работой. Наверняка был другой способ, но кто бы его нашел, столкнувшись с этим мечущимся львом и необходимостью вести два разговора на двух языках одновременно?
Она поняла, что не может в третий раз слушать, каким добрым и красивым был Его Высочество. Сославшись на усталость, она извинилась и ушла в свою комнату.
«Какой хефт в меня вселился? — сердито подумала она, бросаясь на кушетку. — Может, от избытка царских особ за один день у меня поднялся жар, раз я так переживаю из-за толстой варварки и ее чувств! Эта царица, этот царь, эта принцесса, этот великий вельможа Шефту, какое им дело до меня и моих планов? Я должна их остерегаться, вот и все. Они чужие, они враги. Я никогда не должна этого забывать».
Успокоившись, она села и откинула густые, черные как смоль, волосы с лица. Она позовет маленькую Неси, чтобы та уложила их, это ее отвлечет. Она наденет свежую одежду, ей омоют ноги и глаза, нарисуют свежую длинную черную линию коля над ресницами, и она потребует синий лотос, чтобы носить его на лбу, как носят знатные дамы, со стеблем, спускающимся по затылку.
Скоро наступит время ужина, а затем — прогулки по саду лотосов. Она должна быть готова.
Она поднялась и хлопнула в ладоши, призывая рабыню.
Глава 10
Сад лотосов
«И все-таки странный человек мой жених», — думала Инанни, опускаясь в кресло. Судя по его манерам, можно было поклясться, что он равнодушен, даже презрителен, но это было не так. Разве он не выслал тех, других, из комнаты, чтобы мне было удобнее? Да, в глубине души он добр, так и должно быть.
Она откинулась на подушки, потянувшись за начатой вышивкой, что лежала на столике рядом. Маковый отвар только что отправили царю с одним из церемониймейстеров, а она уже жалела, что так торопилась с его приготовлением. Теперь снова было нечего делать, кроме как думать о прошедшем приеме и гадать о следующем. Уж в следующий раз он наверняка не будет вести себя так странно… Она склонилась над рукоделием, отгоняя от себя тот первый, леденящий взгляд, под которым ей казалось, что она провалится сквозь сияющие плиты. Это было лишь следствием его головной боли, как и другие странные противоречия в его словах и манерах. Должно быть так. Мара так сказала.
Милая Мара. Какая она отзывчивая, как утешает!
«После свадьбы все наладится, — уверяла себя Инанни. — Мы с царем поймем друг друга, и я буду ему хорошей женой, и буду утешать его, когда у него болит голова. Может, он даже отпустит меня когда-нибудь домой, повидать братьев и прекрасную землю Ханаан…»