Несколько минут спустя они уже были на улице, еще более кривой, темной и зловонной, чем любая в Менфе, с потрескавшимися стенами и мутными дверными проемами, из которых время от времени появлялась закутанная в плащ фигура, чтобы, проскользнув мимо, раствориться во мраке.
— Уж это точно Переулок Головорезов, крошка, — пробормотал Неконх, не спуская руки с кинжала. — Держи здесь ухо востро, да и клинок наготове, если доведется идти одной. А вот и мы, сюда, в эту дверь.
Он толкнул скрипучую дверь, ничем не примечательную, если не считать потрепанного от времени деревянного изваяния сокола, что качалось на перекладине над ней. Внутри оказался маленький дворик, тускло освещенный факелом в железном держателе у другой двери в дальнем конце. Они пересекли двор по грубому булыжнику, миновали одинокую чахлую дум-пальму и подошли ко входу в таверну. Неконх постучал, и дверь распахнулась.
Глава 13
Разговор в таверне
Поток шума и золотого света хлынул из-за дородной фигуры мужчины, заслонившего вход.
— Хай! Капитан, это ты! — радостно воскликнул он, отступая, чтобы пропустить Неконха и Мару. — Входите, входите! А ты кто будешь, голубушка?
— Ее зовут Голубоглазая, — буркнул Неконх, прежде чем Мара успела ответить. — Подруга нашего друга… он здесь, Ашор?
— Да-да, здесь. — Тавернщик закрыл за ними дверь, его широкое лицо расплылось в улыбке. Это был настоящий исполин, необъятный в поясе, с простодушным лицом, одетый в мятую шенти и огромные медные кольца в ушах. Он засеменил впереди, серьги подпрыгивали, а пузо плыло впереди него, через крошечный предбанник в большую квадратную комнату, задымленную от света факелов и пахнущую пивом и жареным мясом.
Вдоль стен располагались закутки, отделенные друг от друга перегородками по плечо, но открытые в общую залу с жаровней, в которой ярко пылали угли. В закутках, стоя на коленях на тростниковых циновках перед низкими столиками, сидели посетители Ашора — в основном мужчины, с редкими вкраплениями женщин и случайным бородатым чужеземцем. Они ели, пили, шумно играли в «чет-нечет» или просто тихо беседовали за чашами пива или финикового вина. Одна компания пьяно ревела, одобряя фокусы жонглера, выступавшего у их стола; за соседним два серьезных старика, один толстый, другой худой, молча и сосредоточенно играли в «собак и шакалов». На другой стороне залы танцовщица изгибалась и принимала позы под звон своего тамбурина и жалобный плач флейты слепого музыканта.
В самом центре, помешивая варево в кипящем над жаровней котле, стояла крошечная, иссохшая женщина. С ее пояса свисала металлическая петля, унизанная кольцами-монетами — медными и серебряными дебенами. Любопытное ожерелье из раковин отягощало ее узкую грудь, а глаза у нее были самые зоркие и подозрительные из всех, что Мара когда-либо видела. Не отрывая от них своей длинной ложки, она проводила взглядом новоприбывших через всю комнату.
— Моя жена, Мифтахия, — пыхтя, произнес Ашор, заметив, куда смотрит Мара. — Удивительная женщина. Она здесь за штурвалом, не правда ли, капитан? Да, они бы меня до нитки обобрали, если бы не она. Клянусь Пером, истинная правда! «Младенец невинный», — так она меня зовет, говорит, всем доверяю, даже этим речникам… — С прерывистым смешком он ткнул Неконха в ребра, затем обогнул украшенную лентами танцовщицу и направился к столу в дальнем углу.
Проходя мимо, Мара взглянула на танцовщицу, чьи томные движения то скрывали, то открывали закуток за ее спиной, где, скрестив ноги перед чернильницей, сидел писец, увлеченно беседуя с бритоголовым жрецом. В этот миг писец обернулся, и свет огня упал на его лицо. Это был Шефту.
Мара затаила дыхание, помедлив. Но их взгляды встретились лишь на мгновение, а затем он спокойно перевел глаза обратно на свою дощечку для письма. Танцовщица снова закружилась между ними, и Мара пошла дальше. Ее щеки пылали, когда она проскользнула мимо тавернщика в самый дальний закуток и опустилась на колени на плетеную циновку.