— Амон и впрямь улыбается! — пробормотал Шефту, ставя другой табурет так, чтобы можно было наблюдать за калиткой. — Что-то приносит нам удачу.
Мара, ощущая твердый комочек кольца, давивший ей в бок, была совершенно уверена, что знает, что это за «что-то». Но сказала лишь:
— Для меня это был день удачи!
— Что еще случилось?
— Мне так хотелось тебе рассказать. Благослови Инанни за то, что дала мне шанс! Мы видели царя сегодня утром — наконец-то. Как ты знаешь, я пыталась три дня.
— Разве он не сказал, что ты можешь устраивать прием, когда…
— Да, но это не так просто, как кажется! Нужно найти подходящего церемониймейстера, сказать ему одну ложь, а Инанни — другую…
Шефту нетерпеливо прервал ее, взглянув в сторону калитки.
— Неважно. Говори дальше, дева, остальное.
— Остальное тоже было нелегкой задачей! Мне нужно было как-то передать ему твое послание, а комната была полна людей… Да, я знаю, в прошлый раз он всех выслал, но, полагаю, он не осмелился сделать это дважды, боясь вызвать подозрения. Они все шпионы, Шефту.
— Откуда ты это знаешь?
— По тому, как он на них смотрит. — Мара пожала плечами, ловко обойдя вопрос о том, почему комнату не очистили — подвиг, который она сама совершила с немалым трудом, — и поспешила дальше. — Как бы то ни было, они все были там, и мне пришлось быстро соображать, уверяю тебя! Меня спасла Инанни — она и эскизы.
— Эскизы?
Мара усмехнулась, на мгновение остановившись, чтобы насладиться его недоумением. Она смаковала всю ситуацию — уединенную беседку, опасность, их приглушенные голоса, а больше всего — свое тайное веселье от того, как по-другому прозвучит этот рассказ, когда она будет пересказывать его своему хозяину.
— Да, эскизы. Они были разбросаны по всему столу, когда мы вошли в комнату, — листы и обрывки папируса, россыпь перьев и чернил, и все это были рисунки ваз.
Лицо Шефту прояснилось.
— Тс-с! Вазы. Это одно из увлечений царя. Его рука искусна с пером художника.
— Так и говорила Инанни, когда он вошел в комнату. «Если Ваше Высочество нарисовал это, Мара, то он — художник великого таланта. Это самые прекрасные вещи, что я видела в Египте». И смотри, вот он стоит, слыша каждое слово. Не знаю, кто был удивлен больше. Щеки Инанни соперничали с цветами ее шалей.
Шефту усмехался.
— И ему польстило?
— Клянусь моим Ка, думаю, да. По крайней мере, это заставило его увидеть в ней человека, а не сирийскую корову. На мгновение я подумала, что он забудется и заговорит с ней на вавилонском, и тогда горе Маре! Но он вовремя остановился и велел мне спросить, какой эскиз ей нравится больше всего.
— Неужели?
— Да, и она выбрала один, хотя и была напугана до смерти, а все ее вышивки дрожали. — Мара изобразила жест Инанни, робко вытянув указательный палец, а затем отдернув его, словно ее что-то укусило.
— А потом? — усмехнулся Шефту.
— Он рассмеялся, как ты мог догадаться, и скрестил руки на груди, по своей привычке. — Мара выпрямилась, скрестила руки и на мгновение превратилась в царя. — «„Слишком вычурно, — сказал он, — и немного вульгарно. Эх, что ж, будучи сирийкой, она ничего не может поделать со своим вкусом. Скажи ей, я велю изготовить ее из желтого алебастра и доставить ей с моими наилучшими пожеланиями“».
— Клянусь Амоном! Хорошо, что никто, кроме меня, не видит, как ты его передразниваешь! — немного мрачно воскликнул Шефту. — А то могла бы и лишиться своего дерзкого языка.
— Нет, я не дерзила. Я лишь рассказываю, как все было. Право же, я бы не стала над ним насмехаться, Шефту. Я была лишь рада тому, что он сделал для моей бедной принцессы. Ее лицо сияло, словно кто-то зажег внутри нее факел. Думаю, это радовало ее сердце весь день.
— Кажется, ты привязалась к этой варварке, — заметил Шефту, откидываясь назад, чтобы осторожно взглянуть в сторону калитки.
— Может быть. Мне ее жаль, она так одинока, так тоскует по дому, так далеко от него.
Шефту обернулся, на его лице была смесь веселья и нетерпения.
— Мы рискуем здесь своими шеями, чтобы говорить о ханаанке? Я бы хотел услышать больше о твоем удачном утре.
— Да, услышишь. Но я прошу у тебя обещания, Шефту. Когда все это закончится и царь наденет свою корону, ты отправишь Инанни обратно в Ханаан? Скажи, что да. Ее судьба для тебя ничего не значит, будь она в Египте или в Сирии…
— Она поплывет хоть на край света, если хочешь, но продолжай свой рассказ! Какое отношение эскизы имеют к тебе?