Сначала Шефту не мог видеть ничего другого. Полуослепленный, он оторвал взгляд от блеска. Перед ним была расчищена тропа сквозь богатое изобилие. В ее конце стояли две статуи девушек в натуральную величину, одна нога была выставлена вперед. Их платья мерцали серебром и сердоликом, а в своих золотых руках они держали корзины с едой. Это были кроткие ушебти, ближайшие хранительницы царя. Они сияли в свете, с их блестящими лбами и вечными глазами из лазурита. Между ними возвышался огромный саркофаг, покрытый льняным покровом, таким тонким, что сквозь его складки просвечивал розовый гранит. На стене за ним сам Великий Бог Осирис приветствовал душу царя в раю, а на других стенах в подавляющем величии выстроилось воинство божеств в мистических головных уборах.
Шефту опустился на колени, более не в силах противостоять благоговейному трепету. Он почувствовал, как всякое ощущение времени и памяти исчезает, все предметы расплываются, кроме спокойных лиц ушебти и саркофага, который они охраняли. Вот он, высший миг, возможно, его последний; ибо он был в присутствии мертвых.
Странный шорох послышался в его ушах. Были ли это темные крылья хефтов или грохот его собственного сердца? Нет, ни то, ни другое…
Разум Шефту встрепенулся, наполнившись вкрадчивым шарканьем сандалий из пальмовых листьев. Усур, копатель, прокрадывался мимо него, его профиль был напряжен, а взгляд неуклонно устремлен на золотые статуи. В поднятой руке он держал камень. В мгновение ока Шефту понял его намерение. Он собирался разбить глаза ушебти, чтобы они не могли видеть то, что должно было произойти.
Шефту бросился на него, пытаясь вырвать оружие из его руки. Мужчина не издал ни звука, но его сила была ужасна. В полной тишине двое напрягались, пока свет факела безумно плясал и мерцал на стенах. Стесненный факелом, Шефту уже опускался на колени в тот миг, когда Каэмуас и жрец одолели Усура и крепко его скрутили. Шефту, шатаясь, поднялся на ноги и схватил камень, занеся его над потным лбом своей жертвы в кулаке, который дрожал от желания обрушить его вниз.
— Удержи руку, мой господин, — донесся тихий голос Джедета. — Не всякий человек может вынести свой страх.
Медленно рука Шефту опустилась, его ярость угасла. Это была правда. Он и сам не выдержал бы сегодня ночью, если бы не цель, что поглощала его настолько, что он не мог обращать внимания ни на что другое. Он покачал головой, пытаясь собраться с мыслями. Этот Усур был вполне порядочным человеком в мире дневного света, ткачом, уважаемым и храбрым не менее других. Но кто из людей готов бросить вызов самим богам? Не этот человек, что сломался, был удивителен, а его товарищ, что все еще держался стойко… С удивлением Шефту повернулся к Каэмуасу и увидел ответ, написанный на его широком и смиренном лице. Это за Сашаем следовал Каэмуас, со слепой преданностью, хотя тот и вел прямо в Землю Тьмы.
Шефту положил руку на массивное плечо, затем повернулся к Усуру.
— Не трогай ушебти. Ты не должен ослеплять хранительниц фараона и оставлять его беззащитным перед врагами. Мы пришли сюда не грабить, а спасать Египет, понимаешь? Боги еще не покарали нас, и, возможно, не покарают.
Он знаком велел Джедету отпустить мужчину, внезапно почувствовав такую усталость, что едва мог стоять. Впереди было еще много дел — нужно было перебрать сокровища, расставить их погребальные подношения вместо взятого золота, наполнить корзины и пронести их через все комнаты, по лестницам и коридорам обратно в верхний мир, затем заштукатурить внешнюю дверь и поставить на ней Царскую Печать… Эх! А как же стражник? Прежде чем запечатать дверь, им придется отнести его вниз, в ту маленькую, усыпанную цветами комнату. Пути богов были странны; этот простой стражник, не отличавшийся ничем, кроме упрямства, обменял свою жизнь на жизнь Египта и будет спать вечно на пороге царской усыпальницы.
Если, конечно, его товарищи не хватятся его…
Эта мысль снова кольнула уставший разум Шефту.
— Живее, — пробормотал он. — Выбирайте самое тяжелое золото.
Он так и не узнал, как долго они трудились там, под возвышающимися изваяниями богов, взвешивая сокровища на ладонях, укладывая массивные чаши, короны, цепи и ожерелья на дно корзин, а драгоценности и ожерелья — сверху. Для Шефту их работа приобрела нереальность лихорадочного сна, в котором неизменными оставались лишь холодная тяжесть золота и звук тяжелого дыхания.