Быстрее, быстрее, но осторожнее…
Один из копателей споткнулся о порог, и его тяжелая корзина качнулась в сторону, рассыпав поток золота. С проклятием Шефту опустился на колени, собирая цепи и амулеты, хрупкий браслет, ожерелье, украшенное золотыми пчелами.
— Оставь! — выдохнул Джедет, сам схватив горсть-другую и сунув их в корзину. — Оставь остальное! Иди!
Шефту прощупал еще раз, сгреб целое состояние в складку своего плаща и оставил другое там, где оно лежало, когда, шатаясь, поднялся на ноги. Они бежали дальше, мимо груды разобранных колесниц и огромных лож, прочь от таинственных нарисованных слуг на стенах, через коридор, за темный поворот… Мрак внезапно сгустился, навис над ними, как чудовище. Шефту остановился, не в силах разглядеть проход у своих ног. Все взгляды устремились к факелу, как раз в тот миг, когда последнее пламя затрепетало и погасло. Красный уголек еще мгновение тлел, наливаясь багрянцем, пока клубящаяся тьма смыкалась вокруг, а затем умер.
Их поглотила чернота.
Глава 19
Роковая ошибка
Большая общая зала таверны «Сокол» пылала светом и гудела от обычного лязга посуды и разговоров. Хотя было уже далеко за полночь, Ашор все еще ковылял туда-сюда с блюдами рагу и кружками кедского пива, а шары жонглера плели сверкающий узор в воздухе перед одним из самых больших и шумных закутков.
Мара сидела одна в кабинке в дальнем углу, медленно вертя кольцо, что насмешливо подмигивало ей с пальца. Чаша с вином стояла нетронутой на низком столике перед ней; оно выдохлось, и на его поверхности собрались пылинки. Она ждала Шефту с седьмой отметки — пять долгих часов.
Пламя факелов качнулось от порыва воздуха, и она быстро вскочила, взглянув в сторону входа. Но там, в третий раз за столько же часов, появился лишь Неконх. Она снова опустилась на циновку, когда он, переваливаясь, пересек залу и направился к ней.
— Его так и не видать, полагаю? — буркнул он, тяжело опустившись у входа в ее кабинку. Она покачала головой, и он устало провел рукой по щетинистому подбородку и вверх, под парик. — Клянусь Амоном, я уже на пределе. Он должен был вернуться к…
— Неконх, он не вернется! Что-то случилось. Сомневаюсь, что мы когда-нибудь узнаем, что, но что-то пошло не так.
— Хочешь сказать, сдаешься?
— Я подожду еще немного, но это безумие. Ты и сам это знаешь.
Неконх поправил парик и нахмурился, глядя на нее сверху вниз.
— Может, и знаю, но он велел мне быть наготове к отплытию сегодня ночью, а ночь еще не кончилась. Бьюсь об заклад, и он тоже. Я еще не видел ловушки, из которой Сашай не смог бы вывернуться, так или иначе…
— Неконх, ты знаешь, где он на этот раз?
Капитан с беспокойством покачал головой.
— Нет, он мне не все рассказывает, дева. Полагаю, это опасно.
— Да. Это опасно. Он был десять тысяч раз дураком, что пошел на такое, вот насколько это опасно!
— Эх, ну, не смотри так, крошка. Может, еще все обойдется… — Рассеянно похлопав ее по плечу, Неконх взглянул в сторону двери. — Мне лучше возвращаться. Если он придет, а меня там не будет, чтобы принять тот груз…
Он поспешил прочь, его большие плечи поникли. Пламя факелов снова качнулось, когда он вышел.
Мара сидела, ее ноги затекли и онемели, вертя в чаше запылившееся вино. Наконец и она поднялась, нащупала свои брошенные сандалии и надела их. Затем она накинула плащ и медленно побрела через залу. Когда она проходила мимо жаровни, тонкие, сильные пальцы Мифтахьи схватили ее за руку.
— Где он? — яростно прошептала старуха. — Ты ведь знаешь, не так ли? Почему он так опаздывает?
— Госпожа, я не могу рассказать все, что знаю. Но только он знает, что его задерживает.
— Ты могла бы дать мне хоть какой-то намек, если бы захотела! Одно слово о том, когда он будет здесь…
— Я же сказала, я не знаю! — Мара вырвалась. — Может, он никогда не будет здесь! Может…
Что-то в лице Мифтахьи оборвало ее на полуслове — странная морщинка. Она вдруг поняла, что глаза старухи были стеклянными от слез. Мара прикусила губу и, подойдя ближе, коснулась напряженного плеча.
— Госпожа, мое сердце с вашим. Я бы утешила вас, если бы могла.
Неожиданное сочувствие было почти слишком для Мифтахьи; она прижала костлявую руку к губам, наполовину отвернувшись. На мгновение, мучительное для них обеих, она явно боролась, чтобы взять себя в руки. Затем ее рука соскользнула со рта вниз, к ее странному ожерелью из ракушек, и ее лицо застыло в своей обычной сетке морщин.