— Иренамон! — прошептал Шефту, снова постучав в дверь, на этот раз настойчивее.
Внутри послышалось испуганное шарканье, затем раздался голос старика:
— Кто там в такой час? Постойте, я иду…
Через мгновение дверь приоткрылась на осторожную щель, а затем распахнулась настежь, и перед ним предстал Иренамон, странно съежившийся и хрупкий, без подведенных глаз и пышного парика, лысый, как яйцо.
— Ваше сиятельство! — выдохнул он. — Что…
— Тише! Впусти меня, скорее. — Шефту шагнул в комнату и бесшумно закрыл дверь, пока старик возился, зажигая лампу. — Иренамон, здесь кто-нибудь был сегодня? Тебя не беспокоили?
— Нет, мой господин, никто, кроме того мидианитского торговца, что заходил ранее вечером, предлагая свои вина, как он делает всегда…
— Больше никого? Ты не видел поблизости солдат?
— Солдат? Воистину нет! Что бы солдатам…? — Лампа разгорелась ярче, и Иренамон повернулся, чтобы при ее свете изучить лицо своего господина. — Ваше сиятельство! Случилась беда? Значит ли это, что что-то не так, раз здесь не было солдат?
— Нет, это значит, что все до невероятного гладко — пока что. О, Амон, это значит, я совершил ужасную ошибку, возможно, роковую для девушки, которая даже в этот миг все еще молчит, не знаю, под какой пыткой… Быстрее, Иренамон! Разбуди одного из конюхов. Я хочу, чтобы Эбони и черная кобыла были запряжены в мою колесницу в течение пяти минут и ждали в главном дворе.
Шефту схватил лампу со стола старика и, прикрывая пламя рукой, промчался через крыло для слуг во внутренний сад и вверх по лестнице на второй этаж главного дома. Оказавшись в своей комнате, он сорвал грубые одежды писца и надел тонкие льняные, с самым дорогим ожерельем из самоцветов и золотым платком на голове. К тому времени, как он добрался до главного двора, вороные были запряжены и встряхивали шелковистыми головами.
Выхватив поводья у сонного конюха, Шефту вскочил в колесницу и выдернул кнут из держателя.
— Ваше сиятельство, берегитесь! — дрожащим голосом взмолился Иренамон, вцепившись обеими руками в борт колесницы. — Я боюсь за вас… Могу я знать, куда вы едете?
— Да, и знай также, что я могу никогда не вернуться. Я еду во дворец, старый друг, сунуть голову в петлю. Молись Сияющему, чтобы она не затянулась слишком рано.
Шефту наклонился и сжал руку старика. Затем он щелкнул кнутом, и колесница с грохотом копыт рванулась вперед, вылетела из внушительных ворот и понеслась по Улице Сикоморов ко дворцу.
* * *
В Менфе родился ребенок — крошечный мальчик, что зычно кричал в египетской ночи. Мать уже повязала ему на запястье защитный амулет, а отец спешил сжечь щепотку благовоний для Нуит, Великой Матери, в благодарность за благополучные роды. Когда аромат донесся до ноздрей Звездной, она безмятежно улыбнулась и позволила своим сияющим глазам снова обратиться к Фивам.
Теперь она не могла найти писца; на большой вилле под сикоморами она видела лишь старика в ночных одеждах, одиноко стоявшего у ворот и склонившего лысую голову на руки. Однако далеко внизу, на темной улице, было движение — быстрое и безрассудное, и грохот копыт. Это была колесница, которую на полной скорости гнал молодой вельможа в ожерелье, соперничавшем с усыпанным звездами горлом самой Нуит, и его кони были черны, как ее волосы. Она с интересом наблюдала, как он пронесся по одной улице, затем по другой, и, обогнув последний угол у дворцовых стен, резко остановился у рощи акаций, которую, кажется, помнила.