— Я рад видеть вас, Эрнест, — сказал Гитлер, не поворачивая головы. Наконец вздохнув, отложил кисть и поднялся: — Нравится?
— Очень! — вырвалось у Кальтенбруннера вполне искренне, и Гитлер весело засмеялся.
— А мне не очень!
— Ну что вы, мой фюрер, я бы с удовольствием повесил вашу картину в своей гостиной. — Вот и представился случай и польстить самолюбию фюрера, и невзначай попросить у него картину.
— Она еще не закончена.
— Но когда будет...
— Надеюсь. Я пришлю картину вам, Эрнест, если и впрямь когда-нибудь закончу ее.
— Лучшего подарка у меня никогда не будет.
— Я верю вам, Эрнест. — Гитлер хитро улыбнулся, перевел взгляд на акварель, долго всматривался в нее, наконец, снова посмотрел на обергруппенфюрера и добавил: — Я верю вам, поскольку вы абсолютно не разбираетесь в живописи.
Фюрер взял кисть, что-то подправил на картине, встал и положил руку на плечо Кальтенбруннера:
— Давайте немного походим, Эрнест, а то я засиделся, а врачи рекомендуют прогулки.
Он двинулся по аллее, потягивая левую ногу, ковылял, заложив руки за спину, и казалось, совсем забыл о начальнике имперской безопасности. Но это только так казалось — Гитлер вдруг неожиданно остановился и впился в обергруппенфюрера пристальным взглядом:
— Докладывайте, Эрнест! Выявили новых участников заговора?
— Конечно, мой фюрер.
— Кто?
— Мелочь, не стоит вашего внимания.
— В этом деле нет мелочей.
— Я знаю, и в первые дни мы взяли всех главных участников заговора.
— Как Канарис?
— Так, как вы и хотели, мой фюрер. Камера — голый бетон, без койки и нар, хлеб и вода. Я приказал допросить его, — улыбнулся злорадно, — первая категория допроса. Это только цветочки, мой фюрер.
— Он должен жить! — Гитлер остановился и вперился в Кальтенбруннера холодными глазами. — Он должен жить, пока я сам не посмотрю на него, вам ясно, Эрнест? Пока я сам не увижу страха на лице этой грязной свиньи! Это он виновен в наших поражениях, проклятый шпион и предатель! Я никогда не прощу ему, я хочу увидеть, как он будет медленно умирать и просить пощады, но никогда ее не дождется, никогда! — Гитлер произнес все это единым духом, уставясь на Кальтенбруннера.
Обергруппенфюреру на мгновение стало жутко, будто это он очутился на месте Канариса, мороз пробежал по коже. Кальтенбруннер пожал плечами, отвел глаза и подтвердил:
— Никогда!
— Но вы ведь не для того прилетели из Берлина, чтобы рассказать мне о самочувствии Канариса? — вдруг улыбнулся Гитлер. — Я слушаю вас, Эрнест, внимательно слушаю, разговоры с вами всегда приносят мне удовольствие. Кроме тех редких случаев, когда у вас неприятные известия.
— На этот раз неприятностей нет.
— Итак, у вас появилась какая-то идея, Эрнест? — сразу оживился Гитлер.
— Да. — Кальтенбруннер решил не говорить, что идея, собственно, принадлежит не ему, а возникла у никому неизвестного гауптштурмфюрера из «Цеппелина».
Гитлер остановился. Стоял, заложив правую руку за спину, перекатываясь с носков на пятки, и заинтересованно смотрел на Кальтенбруннера.
— Ну говорите же! — сказал нетерпеливо.
— Есть возможность произвести диверсию, от которой содрогнется весь мир! — не без пафоса ответил обергруппенфюрер.
Водянистые глаза Гитлера ожили.
— Уточните! — приказал.
— Диверсия против Верховного Командования русских.
Гитлер даже потянулся к обергруппенфюреру, поднялся на носках и опять положил руку на его плечо.
— Неужели?! — воскликнул взволнованно. — Неужели вы в самом деле способны на это, Эрнест?
— Думаю, что да.
Гитлер опустился с носков, сгорбился и махнул рукой.
— Вы способны только обещать... — произнес разочарованно. — Вы обещали мне Тегеран, Эрнест, а что из этого получилось?
Кальтенбруннер ждал такого вопроса и заранее подготовился к нему.
— Там действовали люди Канариса, — ответил твердо. — Русским удалось пронюхать о нашей акции и принять меры. В Тегеране не обошлось без предателя, мой фюрер.
— Что же вы предлагаете сейчас?
— Мы забросим в советский тыл человека с уникальными документами, русские обожают своих героев. У нашего человека будет новейшее оружие, а также взрывчатка...
Гримаса неудовольствия скривила лицо Гитлера.