и его выкрутасы не секрет ни для кого, он мечтает о партнере, который даст ему возможность всерьез поработать и не бежать, а соревноваться всю дистанцию, ну хоть километров сорок, а
не тянуть до тридцатого, и наивность, была бы дистанция больше, он точно так же, странное дело, он же типичный марафонец, и бежит он не очень хорошо,
то есть здорово, но у него нет спринтерских талантов, быть бы ему порезче, грамотный тренер настроил бы его на десять километров, он бы проскакивал сорок, не замечая, а так его, скорее всего, объегорят, как болгарина, чтобы он протаскивал к финишу
очередного финна, а потом срывался бы и Джиба не успевал. Слава Богу, это не пять и не десять. Но ему невыгодно бежать так, как мы, то есть в середине, потому что силы ему экономить незачем, а выложить избыток он не умеет, и он, бедняга,
тратит их втрое больше, чем мы, чтобы нас помучить, или хоть чтобы мы шли побыстрее, и, собственно говоря, он делает это столько же для себя, сколько для нас, и он не может выиграть, только если мы пройдем достаточно хорошо, чтобы не смогли финишировать лучше и
и вообще были тихие на финише.
Одно опасно, для него финиш - это где-нибудь с тридцать шестого, тридцать седьмого, по чистой случайности, почти как у меня. Но бедного Джибу можно оттеснить во вторую десятку, если очень захотеть и не зевать.
Он сказал. Сильнейшие марафонцы мира.
Значит, в конце концов нужно бежать лучше Джибы.
Джимми
по-прежнему сзади, словно ни о чем не думает, забавная безобидная тактика. Что бы он делал, если бы я за него зацепился и
за ним человека четыре, и кроме них впереди нас тоже четверо, то есть нас, кажется, тринадцать человек, смешно. Но и из этих трое или четверо еле дышат,
даже не считая болгарина и Шмидта - с ума сойти, которые друг друга каждую минуту дергают, и каждый хочет вести, рекламы им, что ли, надо, или у них другая логика. Я почти уверен, что оба сойдут, не могу понять, чего ради, как зовут болгарина не помню, но Шмидт в хорошей форме и мог бы быть в пятерке.
Если бы не мудрил.
Никогда не отличался арифметическими способностями, но, убей Бог, постройте любую арифметику до сорока одного, буду считать лучше арифмометра, и всегда буду знать, сколько осталось. Сейчас будет семнадцать,
плохо, так по глупости можно испортить забег, еще бы чуть-чуть, и с растянутыми, хоть и самую малость, связками, я бы встал, и что, бег искусство правильно ставить ногу, не сбиться ни разу за тридцать шесть шагов - поменьше, конечно, - не сплоховать на финише и выиграть.
И этот мальчик грек в зеленой майке, которому и так не очень легко, но почувствовал, что я вот, и оглянулся,
одно слово - хищник,
жаль, это все же не очень красивое занятие, у него дернулось, и, конечно, он обрадовался, только ненадолго, и теперь уже забыл. Его нельзя винить, нельзя, мне тоже доставило удовольствие, что нас двенадцать или тринадцать, и только потому, что я давно бегаю, за Войтошека было больно.
Но я его, кажется, подстегнул. Бедный грек,
майки с какой-то древностью недостаточно, и эти трое или четверо дадут себя обойти,
но ни Джиба, ни эта парочка не дадут, а они все классом повыше, и тебе не бежать впереди на радость этим. Четвертым.
Вниз, и наверх, осторожно работая, даже чуточку массируя, мудрая мысль, чтобы не потерять из виду,
без этого нельзя, весь марафон они перед глазами и считать это все равно что бежать восемьдесят два километра. Тень, тени, бледные, минутные тени.
Как и везде.
Чтобы на них не смотреть, нужно что-то делать,
он все-таки пошел четвертым,
зачем, много сил, откуда берутся такие изумительные атлеты - а спортсмен он плохой - сорвал дыхание и шаг у него разрегулирован и лучше не будет, и все-таки
ускорился и идет и
льстит себя надеждой, что добежит,
странное дело, он хотел достать Джибу и быть третьим, как минимум, и когда добежал, понял,
понял, что это никак
тому только и надо
не получится, и ведь даже, что говорить, из этого ничего не получится, и этого достаточно, чтобы сойти совсем, с муками, поражение
от самого себя, но произошло маленькое чудо,
надо еще подумать, что из чего следует, он себя переборол и не сошел, и с другой стороны
как академик, черт,
новая задача - удержаться и остаться четвертым, и без этого он бы
не выжил, и весь ужас, что он не выдержит никак. Я добегу до
так, в общем-то, с многими, марафон
и лыжная гонка на пятьдесят километров не для них, тут нужно очень хорошо, может
нужно, чтобы выиграть на Олимпиаде, сделать перерыв на несколько лет только чтобы не быть вот так.
Профессионализм обязателен для всех, даже тех, кто в него не верит, свободный художник
тот же профессионал,
или тут так,
к сожалению, это бег на месте, именно потому, что нажил профессионализм как врага, на самом деле только почти на месте, а этот зеленый грек при стечении обстоятельств,
но кто-нибудь из нас выиграет у него всегда, даже при стечении обстоятельств,
даже если он тоже не научится, а это вряд ли пока пока, но он может разогнать на рекорд,
вообще, нельзя
так о ком угодно, несправедливо, я бегал с отличными парнерами, ему не удалось подбить меня на сто километров, мне это ни к чему, я бежал шестьдесят и семьдесят пять, и оба раза он спотыкался перед финишем и обмануть его было легко, но он говорил, что лучше восемьдесят и сто, и, наверно, правда, потому что результаты у нас были паршивые. Самое время тяжко вздохнуть.
Ничего не скажу, веселая работа, веселее некуда,
все неплохо, но только невозможно вспомнить, мысли протекают насквозь, я знал что-то, две минуты или три, то есть целый почти километр, может, я ошибаюсь, но, кажется, Джиба чувствует себя не так уж легко, или что-нибудь придумал не слишком путное и сам сомневается, как будто гонка с гандикапом.
Как будто я все время болтаю, конечно, потому что не слышу чужих
мыслей. И, значит, их нет. И
и вроде болтаю не я один, но громче всех, Джиба, по-моему, ругается, а мои соседи что-то говорят иногда, а Джимми молчит. Неизвестно, ему тяжело или нет.
Теряешь столько сил, и еще не ожесточенный вроде треп, хотя прямой резон падать, и теперь нас двенадцать, так я и думал,
из какой он страны.
Но я вспоминал, возникает даже желание, невесть откуда,
говорят,
это Дима. От Димы,
что на десятый день голодания подскакивает потенция, это в том же роде.
Не пробовал, правда,
воздушные шарики вдоль дороги, к чему, блядски тотем, на этот раз никому не до
если я не ошибаюсь
завтра они побегут десять километров, странные люди, сначала мы, потом десять, потом пять, уже
бегали только три тысячи с барьерами и ямами и полторы,
из всех порядочных дистанций, и, разумеется, восемьсот, но тут после кубинца опять же, он не вечен, и американцы выиграли втроем, один из Канады, кажется,
буду жив, посмотрю, пора бы нам влезть в тройку на десятке. Жалко,
я никогда не побегу, не дано, очень красиво,
совсем иные трудности,
Еще непонятнее,
Они пропустили нас вперед, потому что вовсе не собираются уступать,
и или я псих, но, по-моему, у них еще много сил, и если так, я буду шестым, и если Джимми тоже, то все станет на свое место,
как будто главное - вежливость, откуда у них хороший тон, и такая любовь к табели о рангах,
разгадал я тебя, милый, и хоть не притворяйся,
ты доволен, ну и ладно, ты обо мне такого не скажешь, милый мой
Джимми, приготовил рывок, это прекрасно и вовсе не твое личное дело и только если ты сделаешь это не слишком рано
и, само собой, не слишком поздно, мы поменяемся ролями ты сам же меня потащишь.
Почти половина. Сейчас будет двадцать один,
это же искусство, но оно, это, ведь на то есть не непредвиденное, чтобы хоть чуточку уравнять шансы, и он приготовился бороться с одним, и
с его манерой справился бы, но ведет другой и выиграть может третий и так далее, а то же один на один он выиграет у любого