Речи Верньо тонули в гремящем гуле оваций; народ в нем видел одного из самых мужественных патриотов, неустрашимого воителя против сил реакции.
Но когда волна народного гнева стала нарастать, когда она стала расшатывать и подмывать самые устои здания монархии, Верньо, колеблющегося и смятенного, охватил страх. Нет, он не хотел идти так далеко, как могло показаться слушавшим его речи. Он и его друзья боялись народа в большей мере, чем короля. В письме к Бозу, помеченном 29 июня 1792 года, Верньо признавался: «Новый революционный фермент разъедает основу не укрепленной еще временем политической организации».
При посредничестве того же художника Боза Верньо, Гаде и Жансонне — три знаменитых лидера республиканской партии жирондистов — переслали королю коллективное письмо, в котором почтительнейше давали ему советы, как избежать надвигавшейся на него опасности и спастись в бушующем море народных страстей.
Современники не сразу узнали об этом акте вероломства; король оставил письмо без ответа; он не доверял хулителям, тайно предлагавшим свою помощь. Но практическая безрезультатность этого шага нимало не меняла его глубокого смысла. Двоедушие перерастало в двурушничество.
Более того, один из самых язвительных ораторов Жиронды, Маргерит Эли Гаде, тот самый, который 3 мая 1792 года требовал в Законодательном собрании ареста Марата и имел наглость утверждать, что «Друг народа» Марата и «Друг короля» Руайю оплачиваются из одного и того же враждебного Франции источника, — этот Гаде, претендовавший на роль Катона Жиронды, добился тайного свидания с королем, чтобы лично преподать ему спасительные советы.
Вожаки Жиронды сделали все, что могли, чтобы не дать разразиться буре народного возмущения монархией. Но они были бессильны перед гневом народа да и не смели открыто выступить против него. Они отстранились от хода событий, отошли в сторону.
С 5 августа в Париже началась открытая подготовка к борьбе. Собрание представителей парижских секций преобразовывается в постоянный революционный орган — повстанческую Коммуну. Этот созданный по инициативе народа орган восстания становится революционной властью в Париже.
Наконец в ночь с 9 на 10 августа по приказу Коммуны набат возвещает начало восстания.
Тысячи, десятки тысяч парижан, вооружаясь на ходу, выходят на улицы, заполняют площади, бульвары. В единодушном порыве они все устремляются к Тюильрийскому дворцу.
Перепуганный король и его семья по тайному ходу бегут из Тюильрийского дворца под защиту Законодательного собрания. Но швейцарская гвардия, охранявшая подступы к Тюильрийскому дворцу, пытается оказать сопротивление. Раздаются выстрелы. Они еще более раздражают народную ярость, и, ломая сопротивление швейцарской гвардии, народ врывается в Тюильрийский дворец, подавляет сопротивление и овладевает цитаделью монархии.
В тот же час по требованию Парижской коммуны король и его семья переводятся из Люксембургского дворца в крепость Тампль. Поздно вечером Законодательное собрание, подчиняясь воле вооруженного парижского народа, принимает продиктованное представителями Коммуны решение о низложении Людовика XVI с трона, об упразднении прежнего правительства и создании новой исполнительной власти, так называемого Исполнительного совета.
Народное восстание 10 августа 1792 года покончило с тысячелетней монархией во Франции. Революция поднялась на новую, более высокую ступень.
Жирондисты отнюдь не участвовали в народном восстании и даже тайно противились ему, однако власть фактически перешла в их руки. В созданном Исполнительном совете они получили все главные посты. Вновь вернулись к власти Ролан, Серван, Клавьер, жирондистские министры, уволенные королем 13 июня. В состав нового правительства был включен лишь единственный якобинец — Жорж Дантон, занявший пост министра юстиции.
Жирондисты господствовали в Законодательном собрании, но наряду с ними как противостоящая им сила теперь возникла Парижская коммуна, представляющая революционный народ столицы.
Владимир Ильич Ленин учил, что «с прогрессом революции изменяется соотношение классов в революции».
Народное восстание 10 августа, поднявшее революцию на новый, более высокий этап ее развития, привело к изменению в соотношении классов. 10 августа была не только свергнута монархия, но и было сломлено политическое господство монархической, фейянской крупной буржуазии
Руководящая роль в Законодательном собрании, в правительстве, то есть фактическая политическая власть, перешла от фейянов к жирондистам.
Жирондисты представляли интересы провинциала ной, по преимуществу торгово-промышленной и отчасти землевладельческой буржуазии, успевшей за период революции извлечь некоторые выгоды и готовой защищать ее основные завоевания. Но, достигнув власти, став господствующей партией, жирондисты, опасаясь дальнейшего развития и укрепления революции, сразу же превратились в консервативную силу. Бриссо, остававшийся и после 10 августа истинным вождем жирондистской партии, вскоре после свержения монархии заклинал: «Революция должна остановиться».
Но те классы и классовые группы, которые составляли главную движущую силу революции и не добились еще и осуществления своих социальных и политических требований, естественно, стремились двигать ее дальше. Это был могущественный блок крестьянства, плебейства и возглавляемой якобинцами революционно-демократической буржуазии, или, как его тогда называли, «Гора».
Жиронда стремилась задержать, остановить революцию. Гора стремилась ее продолжить, углубить, развить. Столкновение Горы и Жиронды было неизбежным.
Крайне тяжелое внутреннее положение страны и грозная опасность, нависшая над Францией и революцией со стороны иностранных интервентов, вторгшихся в глубь страны, угрожавших Парижу, обострили эту борьбу между Горой и Жирондой и в короткий срок довели ее до логической развязки.
Борьба между Горой и Жирондой не сразу могла раскрыться в своем истинном содержании. Первоначально она приняла форму столкновений между Коммуной и Законодательным собранием.
Марат вскоре же после победы народного восстания 10 августа был приглашен в состав Наблюдательного комитета Парижской коммуны. Он стал с этого дня одним из самых деятельных и влиятельных ее членов наряду с Робеспьером и другими вождями.
В положении Марата после свержения монархии многое изменилось. После четырехлетней изнурительной тяжелой борьбы Марат перешел на легальное положение. Его газета «Друг народа» теперь издается свободно, ей никто не угрожает. Марат, наконец, обретает столь необходимую для него свободу. «Дорогие соотечественники! Человек, который давно уже ради вас был предан анафеме, покидает сегодня свое подпольное убежище, чтобы попытаться закрепить победу в ваших руках». Это была единственная фраза, которой Марат отметил происшедшие в его положении перемены. Но за этими немногими словами слышится глубокий вздох облегчения.
Борьба продолжается. Влияние Друга народа в это время огромно. К голосу Марата теперь прислушивается вся страна, его имя хорошо знают за пределами Франции. В глазах широких народных масс Марат является наряду с Робеспьером и Дантоном одним из самых любимых вождей революции. Простые люди видят в нем воплощение революции.
В ближайшие дни после 10 августа Марат высказывает глубокое удовлетворение происшедшим. Но он вместе с тем предостерегает народ. Он понимает, что борьба еще не закончена, что она будет продолжаться, что она вступает в свою более острую фазу. Замечательная политическая проницательность Марата подсказывает ему, что теперь главным противником революционной демократии являются жирондисты. «Партия государственных мужей», как иронически называет ее Марат, будет быстро совершать эволюцию — из консервативной партии она превратится в контрреволюционную партию. Но Марат не опережает событий. Он ограничивается общими предостережениями. Марат не склонен умалять значение 10 августа, но он хочет, чтобы народ не упивался завоеванной великой победой.