— Привет, — сказал он легко. — Не обращай внимания на кровь, ладно? И не заглядывай вон в тот черный мешок, если не хочешь упасть в обморок.
Она — медик, она не упадет в обморок. Но руки и ноги заледенели. А подошвы туфель так и вовсе через два шага будто примерзли к земле. Галя остановилась и все-таки покосилась на черный мусорный мешок, стоящий у колеса машины.
— А что там?
Антон отжал мокрую тряпку в ведро — вода в нем была бурой, — и ответил:
— Куриные внутренности. Набросали на стекло, пока я провожал отца в дом. — Он хмыкнул. — Чернокнижники, тоже мне.
— Ветров? — предположила Галя.
— А кто же еще? — Он оглядел ее с ног до головы, будто сам себе задал вопрос и ее наряд был на него ответом. — Куда идешь?
— В магазин, — сказала она.
— В таком виде?
— А что не так с моим видом?
— Сама знаешь, что все так, — пробормотал он, снова проходясь по ее фигуре взглядом, и Галя даже немножко выпрямилась. Ну а что, она знала, что выглядит хорошо. — Серьезно, куда идешь? В парк? Я тебя там ни разу за эту неделю не видел.
— Я же сказала, что в магазин, — но она сдалась. — А потом в «Матрицу» поеду. В парк пока не хочу.
— Кристьян сидит в СИЗО, если что. И Группы там нет.
— А я знаю, — сказала Галя, переступив с ноги на ногу. И ей надо бы было уже идти, но... — Как твой папа поживает? Видела его несколько раз во дворе. Выглядит бодро.
Антон положил тряпку на капот и пожал плечами, но ответил вроде бы уверенно:
— Восстанавливается. Ходит на ЛФК, курс витаминов для мозга прокапали, с психиатром на следующей неделе встречаемся. На днях попросил у меня рисунки, которые ты рисовала. Говорит, что-то такое несколько раз ему снилось. — Он отвел взгляд на мгновение, как будто решая, продолжать или нет. — Аннушка приходила вчера.
— Они... — Галя решила быть аккуратной, — помирились?
— Не уверен. Но они долго говорили, она плакала и... — В повисшую паузу вклинился ветер, взъерошил им обоим волосы, прежде чем убежать дальше. — Она мне не нравится, и то, что она не пришла тогда, много о ней говорит. С другой стороны, — взгляд Антона стал чуть пронзительнее, жестче, — я не могу винить ее за то, что она во все это не верит.
— Во что не верит? — не поняла Галя.
— Она спросила у меня, есть ли у меня доказательства того, что ты лечишь отца, а не берешь у меня деньги просто так, — неохотно пояснил он.
Она не стала спрашивать, что Антон ответил. И так было ясно.
— Короче, мне она не очень приятна после того разговора, но это же не обо мне идет речь. Отец... — И снова он будто решал, продолжить или нет, поделиться или оставить себе слова и мысли. — Отец долго отходил после того, как мама нас бросила. Очень долго. Я думал, он вообще больше никого себе не найдет, не простит ее.
И тут она брякнула глупое:
— А он простил?
— Он — да, — отрезал Антон так, что стало ясно: лучше в этом направлении разговор не продолжать.
Но женщины семейства Голуб никогда не умели держать язык за зубами.
— Она не виновата, что у нее появился импринт.
— Ты думаешь, я не знаю?
Антон швырнул тряпку в ведро, плеснуло красным.
— Антон...
— Неля была беременна! — И слова тоже из него плеснули, разлетелись красным и больным по сторонам. — Только за день до этого они вместе ездили выбирать кроватку для ребенка. Она полвечера потом распиналась о том, как жалко, что Неля будет жить в Губкинском, и как же она жалеет, что не сможет часто видеть своего первого внука. И на следующий день, Галя, на следующий гребаный день она приехала с работы с этим Грозовским и стала собирать вещи. — Он сжал руки в кулаки, явно пытаясь совладать с собой, и Галя подумала вдруг, что уже упала бы в обморок, если бы была эмпатом и могла чувствовать его эмоции. — Ты знаешь, сколько раз за эти шесть лет она приехала и навестила своего первого внука? Ноль. Она ни разу не видела Нелиного сына вживую. Она не поехала к ней в гости, даже когда приезжала сюда, пока отец лежал в коме. Он простил ее, и я рад, потому что ему стало легче. Но мы с Нелей... мы никогда ее не простим.