— Всякое, — пожимала Галя плечами. — Другие планеты, сказочных животных, птиц. Ире Юдиной такую жар-птицу нарисовал на ее день рождения! Очень красивая. А мне пообещал замок и дракона.
Мама просила показать рисунки, удивлялась и качала головой.
В шестом классе Антон притащил в школу книжку Дугласа Адамса «Автостопом по Галактике» — ему понравилось название, и он потом сказал Гале с сожалением, что думал, что это и правда путеводитель для тех, кто путешествует по Вселенной. Они доросли до этой книги не сразу, но когда доросли, были от нее в восторге.
«Сверхразумный оттенок цвета маренго, это вообще как?! — поражалась Галя авторской фантазии. — Антон, маренго — это ведь какой-то синий, да? Морской?»
Они шли домой после шести уроков во вторую смену, и было темно той темнотой, которая сопровождает безлунные ночи и небеса, готовые пролиться первым снегом.
«Галь, ну какой морской? — сказал Антон возмущенно. — Это, вообще-то...»
И запнулся и покраснел так, что это стало видно в темноте.
«Ну, вообще да, это цвет темной морской волны».
Галя фыркнула.
«Серо-черный, короче. И не фыркай!.. Кстати, ты знаешь, что Маренго звали лошадь Наполеона?»
Она вместе с другими девочками часто просматривала его альбом на переменах, восторгаясь рисунками и втайне даже немножко завидуя тому, как удается ему схватить в образах что-то этакое, что заставляло их словно оживать. Вот птица — даже не рисунок, а так, набросок, и все же кажется, тронь ее, и она клюнет тебя в палец, а потом расправит крылья и взлетит. А этот поджавший хвост пес блестит черным глазом так жалобно, что даже сердце в груди замирает, и хочется попросить художника дорисовать для него заботливого хозяина и теплую конуру.
Отец подарил Антону графический планшет на день рождения, за неделю до Галиной вспышки. Что он рисовал там потом, когда их жизни уже разделились на до и после, она не знала.
***
Антон остановил машину возле ее дома, и Галя выбралась из салона в холодную северную весну. Начало марта, и это сегодня тепло, а завтра по прогнозу обещали минус сорок два и сильный снег. В Ноябрьске, впрочем, едва ли будет теплее. Да и в Тюмени тоже: Фаина сказала, и у них обещают морозы и метель.
— Спасибо, — сказала Галя, когда Антон открыл багажник машины и достал ее чемодан.
— Не за что.
Она глубоко вздохнула:
— Антон, если ты все-таки захочешь...
— Нет, — оборвал он, даже не оборачиваясь.
Сел в машину. Уехал, оставив после себя несказанные слова — так много несказанных слов, что, запиши она их, могла бы получиться эпопея не хуже «Войны и мира».
И ведь она знала, что он откажется, еще не предложив. Почему она не может не открывать рот в его присутствии, почему вся ее выдержка кончается ровно через пять минут после того, как она оказывается с ним рядом?
Галя так хорошо знала ответ и на этот вопрос.
Запретив себе думать о том, чего не изменить, она поставила чемодан на колесики и повезла его к дому. Мама уже глядела на нее из-за занавески кухонного окна, и Галя помахала ей рукой в пушистой варежке, которую надела сразу же, как вышла из машины. Рожденная и выросшая на севере, она была жуткой мерзлячкой. «Лягушка-царевна», — говорил папа. Но чаще он называл ее «Братец Кролик» — из-за брекетов, которые Галя носила почти до окончания школы.
Похоже, во мне живет целый зоопарк, иногда думала Галя. Или канал «Animal Planet».
Папа уже помогал маме по хозяйству, накрывая на стол. Они расцеловались; папа взял у Гали чемодан и отнес его в ее комнату, пока она раздевалась и мыла руки.
— Антон рассказал тебе о дяде Сергее, Галюнь? — спросила мама. Не стала ждать ответа, покачала головой и стала рассказывать сама, не прекращая нарезать хлеб на большой деревянной доске. — Какой-то пьяный летел по трассе, столкнулись прямо за автозаправкой... ох, страшно. Пассажирка на месте погибла... Марина Тонева, ты ее должна была знать... в детском садике работала у нас.
Галя уселась на стул и слушала маму с широко раскрытыми глазами. Аварии в Зеленодольске, да еще такие, с жертвами, были огромной редкостью. Если учесть, что почти все в городке знали друг друга, а многие состояли в родстве, каждая смерть приводила на кладбище едва ли не весь город. Шесть тысяч населения, две школы, одна больница, один рынок и научный городок, в котором даже теперь, спустя одиннадцать лет после Вспышки, работали чужие — ученые, исследователи, психодиагностики, так и не ставшие своими, хоть некоторые жили здесь уже по нескольку лет.