— Господа, сказалъ Бронскій по-французски, — рекомендую вамъ нашего грознаго усмирителя. Онъ можетъ сообщитъ намъ самыя свѣжія новости.
Неудержимая злоба закипѣла въ Русановѣ при этой выходкѣ; онъ понялъ, что отступать поздно и гордо выпрямился.
— Я готовъ удовлетворить любопытство этихъ господъ, отвѣтилъ онъ холодною ироніей, слегка наклонивъ голову, — если только новости придутся имъ по вкусу.
— Tiens, le drôle joue serré, шепнулъ сосѣду юркій господинъ съ козлиною бородкой.
— Я могу кое-что разсказать, продолжалъ Русановъ, глядя въ упоръ на Бронскаго, — какъ одинъ, положимъ графъ, опозорилъ дѣвушку, которая имѣла наивность счесть его за честнаго человѣка….
— Милостивый государь, вспыхнулъ Бронскій, — я ни на кѣмъ не признаю права судить мои поступки.
— Еще бы, перебилъ Русановъ:- это обыкновенная уловка тѣхъ господъ, у которыхъ честь только на языкѣ….
— О! о! отозвался господинъ въ сѣромъ пиджакѣ.
— Il y a là quelque chose comme l'odeur de la poudre, обратился къ прочимъ французъ.
Бронскій поблѣднѣлъ какъ бумага.
— Благодарите случай, что вы мой гость, бѣшено проговорилъ онъ, судорожно сжимая кулаки.
— Ничего, старые счеты всегда можно свести, спокойно отвѣтилъ Русановъ, и подавъ Бронскому карточку гостиницы, гдѣ стоялъ, поклонился какъ-то всѣмъ заразъ.
У двери онъ еще разъ окинулъ взглядомъ пестрое сборище, выбирая, кого бы изъ нихъ позвать въ секунданты на случай дуэли, — ни одного доброжелательнаго взгляда… Онъ вспомнилъ о Леонѣ и вышелъ при общемъ говорѣ.
"Чортъ знаетъ что такое: — запутывается, да и запутывается", думалъ Русановъ, придя къ себѣ: "съ чѣмъ я теперь къ ней пріѣду?!"
Поутру онъ отправилъ деньги и посылку въ *** съ коротенькимъ письмомъ, въ которомъ увѣдомлялъ Инну о своемъ пріѣздѣ и выражалъ надежду, что она не откажется повидаться съ нимъ, если позволятъ обстоятельства. Все же, прибавилъ онъ въ концѣ, старый другъ лучше новыхъ двухъ.
Немного спустя къ нему постучались, и вошелъ господинъ весьма нахальнаго вида со вздернутымъ носикамъ на румяномъ лицѣ и какою-то дергающеюся улыбкой.
— Господинъ Дзѣдзицкій, если не ошибаюсь, проговорилъ Русановъ, узнавъ въ немъ одного изъ своихъ товарищей по университету.
— Я къ вамъ въ качествѣ секунданта и привезъ вызовъ, началъ тотъ усѣвшись. — Вы недостойно обошлись, господинъ Русановъ, съ человѣкомъ въ совершенномъ отчаяніи…. Какъ старый товарищъ вашъ, я обязанъ употребить всѣ усилія къ примиренію, заговорилъ Дзѣдзицкій, до приторности смягчая голосъ.
— Что же вамъ угодно?
— Можетъ-быть, вы желаете извиниться?
— Да въ умѣ ли вы, господинъ Дзѣдзицкій? Угодно Бронскому драться, я готовъ, я не искалъ этого и не навязываюсь….
Рѣшено было сойдтись на квартирѣ Бронскаго, во избѣжаніе всякихъ неудобствъ, и стрѣлять по данному знаку. Русановъ на все согласился.
— Васъ, однако, не очень измѣнило отчаяніе, вы пользуетесь цвѣтущимъ здоровьемъ, замѣтилъ Русановъ, видя, что гость не уходятъ.
— Это Бронскій хандритъ, а мнѣ что? Я космополитъ, отвѣтилъ тотъ съ самодовольною откровенностью.
— А! скажите! сроду не видывалъ улыбнулся Русановъ.
— Вы, кажется, расположены шутить, обидѣлся космополитъ, взявъ. шляпу: мы еще потягаемся съ вами, вы еще не знаете, что это за сила…. Это тотъ никто что циклопу глазъ выкололъ, помните, въ Одиссеѣ?
— Какъ не помнить? вмѣстѣ вѣдь переводили… Вамъ, кажется, тогда стипендію дали, а отказали въ ней бѣдному семинаристу, который изъ Симбирска пѣшкомъ пришелъ, говорилъ Русановъ, затворяя на нимъ дверь.
Зайдя къ Леону, онъ нашелъ его совершенно протрезвившимся, и безъ особеннаго труда уговорилъ присутствовать на дуэли. Пока тотъ собирался, Русановъ нетерпѣливо ходилъ изъ угла въ уголъ, а в головѣ толпились одинъ за другимъ образы, одинъ другаго неопредѣленнѣй, туманнѣй: то представлялась ему Инна, только что получившая его письмо, то дядя ждетъ его его Москвp3;, коротая осенніе вечера съ старымъ Псоичемъ. И сквозь нихъ неотступно пробивается мысль: "Черезъ полчаса одного изъ насъ не будетъ…. Можетъ быть, меня…. меня не будетъ?" Это какъ-то странно и дико отдавалось въ немъ.
— Пора, проговорилъ онъ, взглянувъ на часы.
У Бронскаго его встрѣтилъ, Дзѣдзицкій, расхаживавшій по залѣ въ ожиданіи поединка. Пожелавъ ему добраго дня, Русановъ отошелъ къ овальному столику съ валявшеюся на немъ золотообрѣзною книгой, и машинально заглянулъ въ нее: Байронъ развернутый на Марино Фальеро. Онъ перелистовалъ нѣсколько страницъ, все та же мысль: смерть! Умереть у самой цѣли? Образъ Инны чуть мелькалъ ужь на второмъ планѣ. Портьера въ кабинетъ распахнулась, вышедъ Бронскій съ Дзѣдзицкимъ, и отдавъ поклонъ противнику, отперъ отцовскій ящикъ съ пистолетами. Пока секунданты заряжали ихъ, Русановъ присѣлъ на окно и глядѣлъ на вывѣску сосѣдняго магазина; прошло нѣсколько минутъ, онъ видѣлъ все тѣ же пять буквъ, на которыя сразу упалъ его взглядъ, и все та же мысль, поглотившая всѣ остальныя. Бронскій, стоя у камина началъ что-то насвистывать.