Разомъ заколотили оба молотка по шомполамъ. Русанову представлено было выбрать пистолетъ, и противники разошлись по угламъ залы.
— Мы готовы, нетерпѣливо сорвалъ Бронскій.
Дзѣдзицкій отошелъ съ Леономъ и подалъ условный знакъ. В ту же минуту Русавонъ встрѣтилъ взглядъ и прицѣлъ графа, — бухнулъ глухой ударъ, и что-то съ трескомъ разлетелось по комнатѣ. Онъ видѣлъ сквозь дымное облако, какъ Бронскій; держась за високъ, выпустилъ ручку разорваннаго пистолета, зашатался и упалъ на руки подбѣжавшихъ секундантовъ. Ошеломленный Русановъ долго не могъ ничего понять.
— Осколокъ! Осколокъ! бормоталъ Дзѣдзицкій, помогая Леону перенесть раненаго на диванъ: — онъ безъ памяти; проворнѣй за докторомъ.
— Вѣдь я спрашивалъ, дошла ли пуля? упрекалъ Леонъ:- а впрочемъ, можетъ-бытъ, оружіе старое.
Русановъ подошелъ и положилъ на столъ пистолетъ.
— Выстрѣлъ за вами, сказалъ ему Дзѣдзицкій.
— На что онъ мнѣ? отвѣтилъ Русановъ;- еслибъ я могъ поправить зло, которое онъ надѣлалъ.
— Бронскій этого такъ не оставитъ, настаивалъ Дзѣдзицкій, — дайте ему только оправиться.
— Я всегда готовъ къ его услугамъ; адресъ мой въ ***, если онъ только нуженъ будетъ вамъ или полиціи.
— Что до полиціи, та вы можете быть покойны, сказалъ тотъ:- слуги отпущены, все выдастся на собственную его неосторожность.
— Тѣмъ лучше, отвѣтилъ Русановъ, и поклонясь отправился брать билетъ на пароходѣ.
IX. Старые знакомцы
На краю ***, въ сторонѣ отъ большаго загороднаго дома, весь въ зелени деревьевъ, словно игрушка, глядитъ уютный коттеджъ, раздѣленный на двѣ половины. На одной изъ нихъ раздается голосъ хозяйки мистриссъ Джонсовъ, покрикивающей на старую Дженъ; стучатъ ножи, тарелки, стаканы…. Въ открытомъ окнѣ другой половины слабо звучитъ разбитое дребезжащее фортепіано; кто-то далеко не мастерски, но что называется съ душою наигрываетъ la dernière pensée de Weber.
Причудливо ритмованная вальсомъ, предсмертная жалоба превосходно передавалась заунывными vibrato стараго инструмента, точно и самъ онъ, забытый и брошенный, тихо ропталъ на свою долю. Безъ сомнѣнія, чувство покорной грусти, изливавшееся въ слабыхъ звукахъ, только скользило по дѣтской душѣ бѣлокураго малютки, катавшагося подъ окномъ на спаленной травѣ. Нечаянно поднявъ глаза, онъ такъ и дрогнулъ, увидавъ словно изъ земли выросшаго передъ нимъ Русанова въ дорожномъ платьѣ, съ дорожнымъ мѣшкомъ черезъ плечо.
Неподвижно вытянувшись къ окну, съ каждымъ звукомъ мѣняясь въ лицѣ, онъ все прислушивался къ звенящимъ флажолетамъ lusinzando до тѣхъ поръ, пока тихое гудѣнье, постепенно расплываясь, незамѣтно сошло на нѣтъ.
Малютка пролепеталъ что-то, но Русановъ, не слушая, кинулся къ окну.
— Инна Николаевна! крикнулъ онъ, едва совладавъ съ голосомъ: — Инна Николаевна!
Въ отвѣтъ ему послышался слабый крикъ, и что-то темное мелькнуло по комнатѣ.
Онъ разомъ очутился въ сѣняхъ и брался за ручку первой попавшейся двери.
— Куда! куда! какъ варомъ обдалъ его знакомый, съ лишкомъ годъ неслыханный голосъ.
На порогѣ, распахнувъ дверь настежь, стояла Инна въ сѣренькомъ платьѣ, съ принужденно-насмѣшливою улыбкой, а глаза такъ и ласкали, такъ и манили. Русановъ взялъ у ней руку, и глядѣлъ въ лицо дуракъ-дуракомъ.
— На порогѣ не здороваются, оправилась она и привела его въ маленькую комнатку, повторяя взволнованно:- я не хотѣла вѣрить письму…. Какъ же такъ?… Зачѣмъ вы здѣсь?…
— Въ Лондонъ. По дѣламъ…. запинался Русановъ, и оба покраснѣли, прочитавъ на глазахъ обоюдную ложь вопроса и отвѣта…. Они стояли въ замѣшательствѣ у столика, Инна потупившись, Русановъ глядя на нее.
— Очень рада видѣть васъ, проговорила она такъ сдержанно, что Русанова покоробило. — Ну, садитесь, гость будете, разсмѣялась она вдругъ, откидываясь на диванъ:- давно ли пріѣхали?
— Сейчасъ только, отвѣтилъ онъ, усѣвшись.
— Что? И не скажетъ? Все такой же тихоня! захлопотала она, и ужь тащила на столъ кофейникъ, зажгла голубое пламя въ спиртовой комфоркѣ и засновала по комнатѣ съ чашками и посудой. Русанова это не то чтобы шокировало, а какъ-то непріятно было ему видѣть ее такою, именно въ первое время свиданія; онъ не того совсѣмъ ожидалъ.