– Ты не станешь предателем как Росси. Не знаю, действительно ли она давно все спланировала, или все это игры Тауруса, – для меня она предательница. Ты же так никогда не поступишь, в тебе я уверен больше, чем во всех людях Архипелага вместе взятых, но, зная твой характер, могу предположить, что ты ослушаешься, не выполнишь приказ. Как ты поступишь, когда нам прикажут стрелять?
Беседа не из самых душевных, но с моим другом что-то творится, и я должен помочь. Он несколько минут смотрел в пол, не моргая, после чего поднял на меня глаза. Я ожидал увидеть какие-либо эмоции, но Брус смотрел бесстрастно и твердо:
– Значит, буду стрелять. Я убил многих, раскаиваться слишком поздно.
Хотел сказать, что мы всего лишь выполняли приказы, но не смог лгать ему в лицо. Только не Брусу. Возможно, командиры отдают приказы, но мы сознательно их исполняем. Трудно назвать это свободой, это скорее, дисциплина, организованность, благодаря которой мы функционируем как единое государство. Каждый выполняет свою роль: кто-то учится, кто-то работает в офисах, кто-то распоряжается, а кто-то берет на себя всю грязь. В Архипелаге я надеялся обрести покой, получить то, чего был лишен с самого детства. Но, оглядываясь назад, могу с уверенность сказать, что в пораженном радиацией городе я был свободнее, чем здесь. Там я выживал, здесь – лишаю других этой возможности.
– Мы все допустили много ошибок.
– Да, и самая первая из них – то, что мы вообще родились. Знаешь, Асмодей, ты никогда не рассказывал о своем прошлом. Только кусками, отрывками, но я изучал тебя, старался изо всех сил, иначе не смог бы называть абсолютно чужого человека другом. И я понял, что ты всегда идешь до конца. Какой бы отвратительный приказ не отдали, ты все исполнишь. Ты – идеальный солдат, но никому не известно, что ты чувствуешь. Ты носишь маску подобно демону, чье имя ты взял, но, при этом, никогда не показываешь свое истинное лицо. Как тебя звали раньше, до того, как ты сюда пришел?
Даже не мог представить, что наш разговор закончится ссорой. Понимаю, чего он добивается: я задел его, он пытается задеть меня. Но мне терять нечего, больнее мне уже не сделать. Разве может бояться человек, у которого ничего нет, кроме его собственной никчемной жизни. В детстве я верил в то, что святее жизни ничего нет, что за нее нужно бороться, и не бояться ее отдать. Во что я верю сейчас?
Лимма единственная, кто смог заставить мое сердце немного оттаять. Я увидел в ней дорогого человека, утерянного для меня навсегда, и ее я тоже потерял. Уже многие годы живу чужой жизнью, чужими мечтами. Как личность я не существую. Асмодей, царь демонов, бушующих внутри меня. Брус понимает, почему я молчал о своей прежней жизни, но сейчас все обиды и недосказанности прорвались наружу.
– Мое имя принадлежит лишь мне. Для всего остального мира я Деус. Пусть так и останется, – я поднялся со стула.
Брус тоже поднялся:
– Я не хочу ссориться, просто сказал то, что думал. Ты не лгал лишь потому, что никогда ничего не рассказывал. Я хотел бы знать тебя настоящего, каким ты был до того, как пришел сюда. Не расскажешь?
Он напряженно ждет моего ответа. Увы, над своими демонами я не властен. Разворачиваюсь и ухожу. Готов поспорить, он смотрит мне вслед.
– Я всего лишь хотел тебя понять.
Эта фраза долго звучала у меня в голове. Брус это сказал, когда я практически ушел, хотя я все же услышал. Наши отношения давно стали напряженными, но в подземельях государства мы временно отложили все недомолвки, ведь только совместными усилиями можно выжить в таких условиях. После пленения Льва нам опять же было не до разборок. Уже полтора месяца прошло с того момента, как мы вернулись в Архипелаг, но свободного дня еще не было: советы, многочисленные разговоры с Таурусом, воспроизведение чертежей вентиляционной системы.
Но теперь все изменилось. Мы наконец-то поговорили, хотя, конструктивной беседой это тяжело назвать. Меня беспокоила его неприязнь к лидеру, его – мое молчание о жизни в зараженном городе. Брус думает, что я ему не доверяю. Что ж, у него есть веские основания, но он не прав. Я верю ему, только вот правду рассказать не могу. Это сильнее меня. Не один раз пытался заговорить, и каждый раз переводил тему. Боюсь, он поймет, почему я согласился взять столь необычное для верующего человека имя. Узнав желаемое, будет ли он относиться ко мне как прежде? Моя правда остается со мной, поделиться ею – значит позволить изваляться в грязи кому-то, кроме меня.