– Кристиана, милая, у нас одинаковые методы. Только обертка разная.
Его ухмылка уже никак не вязалась с привычным образом сенатора. Сейчас я вижу его истинную сущность, будто внутри он гнилой.
– Но я все равно буду лучшим правителем, чем ты.
– Поэтому ты меня до сих пор не убил? Хотел, чтобы я это знала?
– Нет, я ждал Асмодея. Без него я бы не убил тебя, так не интересно. Мы же так тесно связаны! Только подумайте, три человека устроили такие войны, погубили столько человек, разрушили то, что строилось веками! Разве вас это не восхищает?
Я с отвращением смотрел на него, но сенатор увлеченно продолжал:
– Я заразил Ролакр чумой, а ты свирепствовала там не хуже инфекции. Я устроил там бунт, а ты направила туда военных. Мы будто в шахматы играли, только фигурами были эти слепые идиоты.
– Ты жалок.
Даже в таком состоянии, она оставалась собой, надменной, холодной, резкой в словах. Однако Тауруса это не тронуло:
– Жалости заслуживает проигравший. Жаль, что вы не увидите моего возвышения. Ради справедливости отмечу, вы были достойными соперниками. Мы так гармонично смотримся. Своеобразный триумвират! Но, хоть я и буду скучать, пришло время идти дальше.
В другой его руке оказался странный предмет, из которого вылетел дротик. Холод начал расползаться по ноге, но вскоре все прошло. Таурус в недоумении смотрел на это. Видимо, эффект должен был быть другим.
– Ничего не понимаю, он же действует безотказно!
Я решил действовать, но стоило мне сделать шаг, как он выхватил пистолет.
– Прости, Деус, тебе придется немного задержаться. Хоть парализатор и не сработал, ты должен это увидеть.
Он демонстративно спрятал оружие, поднял руки к верху и кивнул на самый край крыши рядом со мной. Осторожно шагая, я приблизился к краю. Отсюда ничего не было видно, но Таурус с удовольствием смотрел вниз. Тогда я активировал специальный режим на своей маске, и увидел лежащие тела людей. Зеленый свет, которым были окружены тела, означал, что они живы. Не понимая в чем дело, я снова обратился к Таурусу, но он приказал внимательно смотреть. И, вдруг, все зеленые точки одновременно мигнули, и окрасились красным. Это значит, что они мертвы.
Я был шокирован, зато Таурус залился по-детски счастливым хохотом.
– Это свершилось! Власть моя! Я, Таурус Мортум, Красный Лев, завершил дело наших предков!
– Что ты наделал? Зачем ты выпустил нейротоксины!
Злость переполняла меня, но сенатор лишь отмахнулся:
– Какие нейротоксины! Я лишь сделал то, что и обещал: освободил!
Кристиана тихо заплакала. Вид ее слез поразил меня не меньше, чем мертвые тела. Я осмотрелся вокруг, и везде полыхали красные точки. Все жители государства мертвы. Государство мертво.
– Думаю, пришло время правды, – удовлетворенно продолжал Таурус. – Называя этих созданий ботами, вы не так уж и далеко отошли от истины. Министры, – он кивнул на Ресту, – в своем стремлении к контролю превратили людей в роботов. Постоянные вмешательства в ДНК привели к неожиданному повороту: рождающиеся поколения оказались нежизнеспособными. И воздух, и вода, и пища, и природа – все их убивало. Тогда лидеры, над которыми опытов не проводили, решили построить изолированное от внешнего мира государство.
– Нам грозило вымирание! – вмешалась Кристиана. – Людей и так практически не осталось, пришлось в срочном порядке возводить силовое поле, создавать искусственный кислород, воду, пищу, чтобы организм людей смог их нормально воспринимать. Это предполагалось временной мерой, пока мы вернем людей к первичному состоянию.
– Но вы этого не сделали.
– Мы смогли, мы почти нашли выход, но Эрнест Тотен уничтожил разработки! Он решил, что люди не готовы стать свободными.
Я окончательно запутался:
– Подождите, объясните по порядку!
– После катастрофы люди оказались в затруднительном положении, – сказала Реста. – Обновленный мир не был пригодным для жизни: изменился климат, ушли под землю или под воду города. К тому же, нас подкосили болезни. Началась паника, лидерам никак не удавалось навести порядок. Тогда они решили влезть в генетику, чтобы сделать население устойчивым перед эпидемиями. Но что-то пошло не так. Каждое последующее поколение оказывалось более подверженным вирусам, сокращался срок их жизни. Мало кто доживал до двадцати лет, а в итоге и вовсе стали умирать на пятом месяце беременности.