Я вспомнил это изречение на латыни, представив, как долго Таурус ждал этого момента.
Он поднес Кристиану к краю, и, таким образом, от падения с крыши самого высокого здания во всем мире ее отделяли считанные секунды.
Я надел маску, отчего голова нещадно закружилась. Яд, которым пропитались мои легкие, вступил в борьбу с антидотами. Все-таки, во всем мире не было второй такой маски, как у меня!
– Жизнь без свободы – ничто!
Не до конца придя в себя, я бросился на Тауруса. Он отпустил Ресту и бросился мне навстречу. Краем глаза заметил, что Сэмерс поймал ее. Не сдерживая больше своей ярости и не боясь за кого-либо, я наносил смертельные удары. Как и много лет назад, потеряв последнего родного человека, когда мне не за что было бороться, но и ничего не удерживало, я стал зверем, потерял лицо человека.
Таурус, понимая, что проигрывает, вытащил нож и попытался всадить его мне в шею. Перехватив лезвие, я сжал его, пока кровь лилась на пол. Сенатор удивился, но через мгновение с неконтролируемой ненавистью продолжил давить, намереваясь заколоть этим клинком. Боль лишь придала мне сил, и я переломил лезвие, после чего мощным ударом ноги в живот отбросил Тауруса к самому краю крыши.
Сплевывая кровь, он безумным взглядом посмотрел вниз. Видимо, прыгать ему не хотелось, слишком уж он пропитался мыслью о своей победе. Не давая ему возможности опомниться, я хотел сбросить его, но он достал второй нож и метнул в меня.
Лезвие вошло достаточно глубоко, чтобы я почувствовал боль, но недостаточно, чтобы убить. Возможно, задело печень, но это не страшно: заживет. Вытащив нож, я сломал и его, что ввергло Тауруса в глубочайший шок. Глядя на меня, он широко открыл глаза, и там уже не было ненависти:
– Что ты такое?
– Я Асмодей.
– Ты демон! – кивнув головой, прошептал он. – Тот самый, о котором меня предупреждали.
Я не знал, как относиться к этим словам, ведь, возможно, он тянет время, пытается набраться сил. Но сенатор перевел взгляд в пустое пространство, немного выше моего правого плеча, и с нерушимой уверенностью сказал:
– Я видел много зла, и считал, что демон – это метафора, но теперь вижу, что ошибался. Ты будешь гореть! И сожжешь все, что само не погибнет к тому времени!
Перекатившись, он упал вниз. Включив специальный режим, я увидел маленькую красную точку, расплывшуюся, что соответствует той массе, которая осталась от спрыгнувшего с такой высоты человека.
– Асмодей!
Обернувшись, я увидел, что Сэмерс зажимает раны женщины, но она доживала свои последние секунды. Когда я наклонился, она тихо спросила:
– Почему ты не погиб?
– Радиация. Она дала мне много, почти столько же, сколько и забрала.
– Я никогда не хотела отнимать свободу, – с трудом выговаривая слова, прохрипела Реста. – Но я ничем не лучше Тауруса. Мы вместе будем гореть за все, что сделали.
– Не говори так, – успокаивал ее Сэмерс. – Тебе еще многое предстоит исправить. К тому же, ты же не бросишь Орэла!
Она улыбнулась:
– Он знал правду. И Макмайевер.
Вдруг она посмотрела на меня и выдохнула:
– Лимма.
Я почувствовал, как сердце забилось с бешеной скоростью.
– Она была нам нужна. С самого ее рождения... За ней следили. Док, найдите его.
Сказав последние слова, Реста закрыла глаза и попросила поднять ее. Мы с Сэмерсом поддерживали ее с обеих сторон. Я хотел отдать ей свою маску, но Кристиана отказалась. Она смотрела на небо, словно видела там что-то невероятно красивое. Лишь спустя пять минут я понял, что маска выводит вокруг нее красное свечение.
Глава 26
Последние слова Тауруса не выходили у меня из головы. Я допускаю мысль, что это был предсмертный бред, но ведь он добровольно сбросился с крыши! Он мог подняться, продолжить драться, тем более, он ранил меня. Но, с другой стороны, это хорошо, так как избавило меня от лишних хлопот. В таком состоянии я не смог бы продолжать бороться. Когда адреналин отступил, я почувствовал страшную боль, сопровождающуюся не менее отвратительным зудом: рана заживала.
Все-таки хорошо, что я не рассказывал о своей способности к регенерации. Радиация одарила меня больше, чем какое-либо другое существо на планете. Изуродованное лицо, конечно, изрядно мешает, но исцеление компенсирует любое внешнее уродство.