А у меня есть выбор?
– Я готов.
– Отлично. Через двадцать минут отбываете.
Я отдал распоряжение собираться. Некоторые были напуганы. Стеречь границу тоже опасно: часто пытаются прорваться подразделения анархистов, но в центре Ролакра, где развернулась основная арена действий, просто беспощадная мясорубка. Поступление на военную службу сугубо добровольное, только обратно пути не будет. Либо служишь в армии, защищая государство, либо сядешь в тюрьму, чтобы не разглашал сведения, составляющие государственную тайну. Вот так у нас строго.
Через полчаса пятнадцатая и восемнадцатая группы отбыли в качестве подкрепления. За окнами проносятся унылые картины: разрушенные дома, пустые улицы, брошенные машины, неубранные трупы. Снова щемит сердце. Как же мы докатились до этого? А ведь некоторые аристократы говорили, что лучше решать дела дипломатическим путем. Разумеется, Реста отвергла это предложение. По ее словам, те, кто отказывается признавать власть Центрального Министерства, будут иметь дело с его гневом. Вот и результат.
В последний раз такое масштабное восстание произошло пятьдесят семь лет назад. Анархисты смогли убить министра, уничтожить Дворцовую улицу (которую Тотен не стал восстанавливать, чтобы лишний раз унизить аристократов), и развязать полномасштабную войну в Волленде. Городок стерли с лица земли, и, кажется, история повторяется вновь.
– Хэй, чего такой хмурый?
Верманд Чесливер (или просто Энди) сидел с безмятежным лицом, словно ехал на работу в офис, а не воевать. Мы дружим практически с детства. Помню тот день, когда впервые пришел в школу. Обычно дети аристократов обучаются на дому, но я сумел настоять на посещении школы (мой покойным дедушка тоже приложил к этому руку). Когда ребята в классе узнали мое имя, немедленно стали предлагать сесть рядом, девчонки строили глазки (и плевать, что тогда мы были детьми, любви все возрасты покорны). Только Энди спокойно отнесся к появлению в классе аристократа. И в последующие годы он относился ко мне, как к обычному парню, тем более что я старался вести себя достойно, но не заносчиво. Родители злились на меня, им больше хотелось бы, чтобы я проводил все время в кругу себе равных. Только лучше Энди друга мне не найти, в этом я на все сто процентов уверен.
– Я не хочу, чтобы наша группа тоже попала в кольцо.
– Война есть война, без жертв никак.
– Знаю, только от этого не легче. Ты же понимаешь, я не боюсь погибнуть. Твоя смерть или смерть любого из моей группы станет куда большей пыткой.
Шепот Энди стал практически неслышным, зато в глазах отражалось все, о чем он думал:
– Мы не выживем. Свободники хорошо подготовились. Но если тебе выпадет шанс… Не перебивай! Так вот, если сможешь – спасай свою жизнь! Ты значимее всех нас.
7.1
Сложно сказать, что я чувствовал в этот момент: признательность или злость на его глупость. Неужели он действительно думает, что я пожертвую друзьями, лишь бы спастись самому?!
– Еще раз услышу такое, сядешь как изменник, понял?
Мой друг лишь ухмыльнулся. Вспоминаю, что слышал эту фразу от Орэла.
– Прекрати издеваться, Энди! Я серьёзно говорю. Боюсь, у наших ребят не хватит опыта и выдержки, тем более, что мы изначально не были согласны с жесткими мерами. Реста говорит, что мир нужно завоевывать грубой, всеразрушающей силой, что победа всегда остается за теми, кто готов зубами вырывать ее из горла врага. А в итоге не остается ни победителей, ни побежденных.
– Хотим мы этого или нет, за нас все решили. Мы можем отправиться по домам, закрыть глаза на происходящее, но проблема от этого не разрешится. Война достанет нас и там.
Тяжело смотреть на Энди. Он знает, что не выживет, но продолжает двигаться вперед. Только ради чего? Чтобы спасти государство и своих близких? А как вообще появилась угроза? Я иду в бой, даже не зная всей правды.
Машина остановилась. Несколько часов назад здесь было по-настоящему жарко, а сейчас тихо. Смертельно тихо. Нужно осмотреть территорию.
Каждой клеточкой тела ощущаю ужас своих ребят. Про разрушенные дома не говорю, это дело поправимое. Винтовкой приходится прокладывать себе путь: все пространство было завалено горами обгоревших трупов. Женщины и дети пытались спастись, но анархисты не пощадили даже их. Я видел мертвых, но гражданским должны были дать шанс!