Не сразу заметил людей в форме. Десятая часть второй группы, попавшая в кольцо, полегла до последнего солдата. Я лично знал почти половину ребят. Вот Эддар Вермонт, замечательный парень, с которым я был знаком семь лет. Дилан Флоран, красивый брюнет, в которого влюблена моя сестра Люси. Бледные лица погибших расплывались на фоне красных пятен, ботинки отвратительно чавкали. Тошнота подошла к горлу. Мерзкий запах, и разбросанные конечности свидетельствовали о жестоком сопротивлении.
Я говорил, что был готов, но это оказалось не так. Мне нужна минута, мне нужно взять себя в руки, никто не должен видеть мой страх. Вскарабкиваюсь на руины. Дом, в который я залез, не сильно пострадал, только шестой этаж напрочь снесло. Лег на относительно надежное место, пытаюсь отдышаться. Когда мертвым лежат твои друзья, люди, которых ты знал с детства и которые были тебе дороги, ты теряешь чувство реальности. Страх, гнев, боль, ужас, отрешенность, снова страх. Всевозможные чувства проносятся с безумной скоростью.
Закрываю глаза и пытаюсь принять вертикальное положение. Голова кружится, но глубоко вдыхаю через нос, и мозг постепенно насыщается кислородом. Уже лучше. Провожу рукой по волосам, невольно морщусь: на лбу они слиплись от пота. Еще пять минут и внутренне равновесие полностью восстановлено. Решительно открываю глаза (хотя лучше бы я этого не делал, выбраться то можно и на ощупь).
С высоты шестого этажа открывается чудовищная панорама: небо противного желтоватого цвета, соприкасающееся на горизонте с раздолбанным бетоном, пропитавшемся кровью. Трупы лежат друг на друге, вокруг ходят новоприбывшие военные, переворачивают тела, сортируют.
Даже если мы победим, люди никогда не узнают всей правды. Они не узнают, как погибли их близкие, не смогут похоронить их останки. Им не расскажут о той жестокости, с которой их растерзали. Несколько сухих заявлений Кристианы о коварных анархистах, героизме погибших, непобедимости Министерства, и все. Разве не должны люди знать правду? «Мы не говорим о некоторых вещах ради их же пользы» – так аргументирует отец. На самом деле просто лгут в своих целях.
Спотыкаясь, выхожу на улицу. Мой брат Орэл не позволил бы себе расклеиться, но я не настолько силен. Если выживу и вернусь домой, первым делом откажусь от своей должности. Я увидел достаточно, чтобы понять, что никогда не стану главой Отдела государственной обороны.
Рядом лежит тело девушки. Знаю, что пора возвращаться, но против воли подхожу к ней. Совсем юная, на вид лет шестнадцать, не больше, и такая красивая! Длинные черные волосы, густые брови и аккуратные черты лица. Даже среди высокородных аристократок я не видел таких красавиц. Взгляд пустых зеленых глаз смотрит в вечность.
Никогда раньше не встречал зеленоглазых людей!
В руке она сжимала незнакомую мне нашивку (наверняка, сорвала с одежды какого-нибудь анархиста). За что убили ее? Ведь Ролакр выступил против Министерства!
7.2
Присел рядом. В самый неподходящий момент образ, который я пытался выбросить из головы, удачно сошелся с мертвой девушкой. Я увидел на ее месте Лимму, ее огромные черные глаза, распахнутые в немом ужасе. В новом приступе страха обнял ее, закрывая от всего мира. Долго утешал, обещал спасти, рассказывал веселые истории, пока не понял, что это не Лимма, и помочь этой незнакомой девушке уже нельзя.
Аккуратно беру ее на руки и заношу в полуразрушенное здание. На втором этаже был круглый холл, где я оставляю девушку. Закрываю ей глаза. Она словно принцесса из сказки, которая заснет на несколько столетий, чтобы нести свет будущим поколениям. Пыльный пол – не самое лучшее место для погребения, но хотя бы не будет валяться в груде мусора и обломков на бетоне.
Без особого воодушевления возвращаюсь к своей части. Энди сидит на искореженной машине, глаза растерянные. Он очень трепетно относился к дружбе, а когда видишь своих друзей мертвыми…
Подхожу к нему, но сил заговорить нет. Какие бы слова я не сказал, они не помогут вернуть к жизни погибших, не принесут успокоения. Просто сажусь рядом, прислонюсь спиной к железу, пытаюсь собрать обрывки в единую картину.