В ее глазах появилась сталь. Я привыкла к маме, к ее привычкам и странностям. Думала, что знаю ее. Но твердый взгляд с чудовищной смесью страха и решимости вновь вырвал почву у меня из-под ног. Это не та веселая женщина, которая целовала папу, когда он уходил на работу. Или щекотала мне пятки, когда я утром отказывалась просыпаться. Сейчас она была совершенно другим человеком, более глубоким и сильным. Стыд жег мои внутренности: если бы не война, я никогда и не поняла бы, кем мои родители являются на самом деле. Все эти годы они знали правду о картине и бабушкиных рассказах, но не вмешивались. Предоставили мне право выбора, свободу мыслей, а сами незаметно оберегали.
Глава 12. СЭМЕРС
Тяжело описать свое состояние. Десять минут назад мой мозг очнулся и вполне сознательно заработал. Я помню, что произошло, но не помню когда точно. Даже не знаю где я. И ничего не вижу.
Война в Ролакре, я веду свою часть в наступление, потом по плану мы отступаем, но вдруг совершаю роковую ошибку, и оказываюсь погребен под завалами, так и не добежав до заветной двери бункера. Дальше идет непрерывная боль и заветное пробуждение.
Сколько дней я провел в отключке? Кто меня спас? Почему я ничего не вижу?
Хочу ощупать лицо, но руки лишь беспомощно дергаются. Пальцами шевелить могу, значит, просто прикован к постели. Довольно жесткая, со сбитым матрасом (если это вообще матрас), не такая мягкая, как дома. Пробую обуздать страх, но очень неубедительно. Не зря дедушка любил повторять, что чувства, если дать им волю, сжирают человека живьем. Признаюсь честно, меня они буквально обгладывают до костей. Такой палитры эмоций у меня никогда раньше не было. Логика слабо пискнула, задавленная паникой. Хочется встать, размять ноги, но не могу даже перевернуться на бок. Голова нещадно разболелась, перекидывая жар на все тело.
Кричу во всю мощь легких, но выходит слабй хрип. Голосовые связки подчиняются неохотно, и через несколько минут начинается жестокий кашель.
В этот момент, когда надежды практически не осталось, кто-то мягко приподнимает мою голову и подносит к губам железную чашку. Вода с явным привкусом ржавчины и грязи кажется невероятно вкусной. Пил настолько жадно, что в итоге поперхнулся. Надо мной разразился непонятный скрежет, впоследствии оказавшийся смехом. До сих пор ничего не вижу, но пальцы, прикоснувшиеся к моему лбу, были женскими. Грубыми, шершавыми, но точно принадлежали женщине. Странно, может здесь есть кто-то еще, и это он смеялся?
– Не дергайся, глупый! Мы тебя едва из того света вытащили. Или тебе там понравилось? Может, хочешь вернуться?
Все-таки, здесь был один человек. И это ему (точнее ей) принадлежит жуткий голос. Решаюсь задать волновавший меня вопрос:
– Я ничего не вижу.
– Неудивительно. Чудо, что ты вообще выжил. Когда ребята принесли сюда нечто окровавленное, словно живое пособие анатомии человека, Пол приказал добить тебя. Он не верил, что тебя можно спасти, но наш док сотворил невозможное! Ты практически полностью восстановлен, только вот зрение не удалось вернуть.
Худшие опасения, как всегда, оправдались в полной мере. Мало того, что я угодил в руки свободников, так еще и ослеп.
– Чего так притих? Думаешь, только тебе не повезло?
Горький вздох привел в чувство. Я потерял зрение, но не потерял кое-чего более важного – жизни.
– Наверняка думаешь, что за создание с тобой разговаривает.
– Ничего подобного, я сразу определил, что ты девушка.
– А как тебе мой голосок?
Тут ответа, увы, не нашлось. Мои братья точно бы нашли тысячу слов утешения.
– Вот видишь! Он кажется тебе противным. И верно. Осколками пропороло шею. Едва выжила, только вот связки сильно задеты. Придется жить с этим ужасным скрежетом.
– А мне придется жить в вечной темноте.
– Знаешь, я бы с удовольствием отдала бы и зрение, лишь бы… лишь бы мой жених остался жив.
– У нас много общего.
– Твоя невеста тоже умерла? – начинаю узнавать в ее голосе интонации.
– Тяжело объяснить. Возможно. В какой-то степени.
Почему-то я доверяю этой девушке, но рассказывать, что моя любовь умерла еще раньше, чем я полностью осознал чувство, слишком глупо.