Да уж, любовь мне никогда ничего хорошего не приносила. Хотя бы себе признаюсь: я любила Сэмерса. И до сих пор чувствую некоторую неловкость. Майк был моим лучшим другом, я привыкла к нему, стала частью него, полюбила, и он навсегда исчез из моей жизни. Теперь вот человек, которого я не знаю, которому пытаюсь помочь, чтобы он смог выбраться из государства. А дальше то что? Даже влюбиться в аристократа было не так глупо.
– Возможно, ты еще обижаешься на маму? Пойми, Лимма, после терактов ситуация остается напряженной, хоть и внешне выглядит поспокойнее. Ты уже взрослая, должна это понимать, ты должна быть более ответственной! Так что пока все окончательно не образуется, жить будешь с нами.
С трудом прислушиваюсь к папе. Он думает, что я расстроена из-за маминого скандала. Конечно, все мечтают о собственной квартире, и я когда-то мечтала, а сейчас она не имеет для меня значения. Можете сказать, что я сумасшедшая, и я не обижусь. По сути, так оно и есть.
Идя за отцом по коридорам, осторожно присматриваюсь к камерам слежения. Их больше, чем было раньше! И охрана на каждом шагу. Возможно, ничего у меня не получится. Мы спускаемся на этаж ниже. Отец заносит бумаги в кабинет, минут двадцать ругается с кем-то, после чего мы поднимаемся к нему на пятнадцатый этаж. Мне предстоит сидеть в его кабинете до конца рабочего дня, после чего вместе пойдем домой. Естественно, в другое время мне бы не позволили остаться здесь, сомневаюсь, что даже разрешили бы войти сюда, но теперь отцу дозволено многое.
Эх, вернуться бы сейчас в тот день, когда встретилась с Сэмерсом: я бы не пошла на празднование. Подумаешь, триста шестьдесят лет со дня катастрофы! Моя жизнь сама превратилась в катастрофу с тех пор. Даже жаль, что я сопротивленец, и сыворотка на меня не подействовала. Хотелось бы забыть все, что произошло. Только вот возможно жить, ничего не чувствуя? Чем я буду отличаться от Ресты. После того, что рассказала Росси, моя неприязнь к министру лишь возросла. Я теперь не сомневаюсь, что трагедия в государстве – ее рук дело. Она вынудила анархистов сделать ответный удар, и получила возможность официально обвинить их, объявить войну.
Чувствую себя довольно неуютно, думая о подобных вещах в ГЦОБ. Конечно, мои мысли считать возможно, но сомневаюсь, что вызову в ком-то подозрение, особенно после того, как моего отца упомянула в своем выступлении Реста. Оглядываясь назад, я понимаю, насколько всю жизнь была несчастной. Вечные сомнения, страх, непонимание, теперь и ненависть ко всему государству, полтоянная двойственность и противорения внутри меня самой – все это вынуждает следовать плану. Хотя мало представляю, что мне делать дальше.
К счастью, помощь пришла своевременно. Только я начала впадать в отчаяние, как к нам заглянул Колин Сет. Естественно, он удивился, увидев меня здесь.
– Она принесла мне документы, но отправлять ее домой одну я не решаюсь, – отец едва произносил слова, углубившись в отчеты. – Темнеет. Да и все равно опасно, слышал же про происшествие?
– Естественно! Сколько хлопот нам доставил этот мальчишка!
– Поймали?
– Куда уж там. Проворным оказался, паршивец. Военных подняли, но парень нас всех сделал!
В этот момент я сама не знала, чего мне хочется больше: расхохотаться или заплакать. Я сразу поняла, что они имели ввиду, и, в который раз, вздохнула с облегчением от того, что меня приняли за парня. Знали бы они, что этот нарушитель находится с ними в одной комнате!
– Если хотите, я могу сопроводить Лимму. Как раз заступаю на дежурство в той части города.
– Буду крайне признателен!
Я готова была закричать от отчаяния: у меня не будет второго шанса пробраться сюда и добыть программу, я не смогу помочь Асмодею и никогда не увижу ни его, ни Росси! Эта ужасная перспектива ясно отпечаталась в моем воображении: их схватят, казнят, возможно, будут пытать и узнают обо мне. В таком случае, меня ожидает та же участь. Либо о моем участии в этой истории никто не узнает, и я останусь жить как и прежде. То же унылое существование в обществе, которое я так ненавижу.
Я растерялась, и не смогла найти возражений. Спускаясь по лестнице, только и думала о том, насколько Колин стал мне неприятным, хотя раньше вполне благосклонно к нему относилась. Эта зацикленность помешала мне сообразить, что мы идем по коридору, а не спускаемся в лифте.