Видимо, эти мысли отобразились на аппарате, и Док рассмеялся.
– Ты можешь доверять мне. Клянусь, я не желаю тебе зла. Просто, это моя работа, моя миссия! Спасти людей. Я многое отдал ради этого, и неоднократно клал свою жизнь на жертвенник. Но до сих пор жив. Кстати, надеюсь, сказанные слова останутся между нами. Если Реста их услышит, – заподозрит в приверженности вере анархистов. Все эти миссии, высшие силы, единый Творец – их почерк.
– Вы хотите, чтобы я вам доверяла, но при этом собираетесь «устранить», когда необходимость во мне отпадет.
– Это нормально. Ты просто многого не знаешь. Все, что мы делаем, преследует лишь одну цель.
– Спасение государства?
20.2
По правде говоря, мне безумно хотелось рассмеяться. В таком идиотском положении я никогда еще не находилась. Если года два назад кто-нибудь рассказал о подобном развитии сюжета моей жизни, я бы просто умерла от страха. Но только не сейчас. Теперь я готова ко всему. Вот уж, правда, догадки и воображение хуже любой, даже самой кошмарной реальности.
– Зря ты так скептически относишься к нашим словам. Я хочу, чтобы ты осознала свой вклад, свою роль в этом деле. Хочу, чтобы ты, когда придет время умереть, со спокойной совестью закрыла глаза.
Этот монолог кое о чем мне напомнил:
– Знаете, каждый год к нам в школу приходят представители из Министерства, и рассказывают о Великой катастрофе, о том, как люди пережили ее. Но что я хорошо запомнила, так это то, что люди жертвовали своей жизнью, позволяли ставить над собой различные эксперименты. Неужели я тоже стала таким подопытным существом? Тех людей тоже насильно загоняли в лаборатории, а потом врали, что они пришли туда добровольно?
Док медлил с ответом, было видно, что он в замешательстве.
– Лимма, ты рассуждаешь как анархист.
– Ответьте на вопрос.
– Мне всего лишь сорок лет, я не могу с полной уверенностью говорить о делах, произошедших несколько столетий назад.
– Вы знаете. Вы все знаете.
– Не все, но достаточно, чтобы убедиться в правоте Кристианы, – впервые в его голосе я почувствовала сталь. – Ты действительно еще ребенок, поэтому я не смогу рассказать тебе правду. Но, если у тебя есть другие вопросы, задавай.
Я немного разозлила Дока, но моя ярость закипала, поэтому остановиться было крайне сложно:
– Вы из анархистов? Ваше имя не типично для государства.
Он насмешливо прищурил глаза:
– Мой отец был анархистом, но, когда его поймали, не стали убивать. Ему рассказали правду, и он перешел на сторону Министерства. Кстати, ты не знаешь значения слова «декурион»? Что ж, думаю, это не так важно для тебя. Еще вопросы есть?
– Да, что произошло? Как я здесь оказалась?
Мой вопрос немало озадачил Дока. Он вновь вернулся к аппарату, и, спустя пять минут, с хитрой улыбкой повернулся ко мне:
– Это все сыворотка. Из-за того, что твой организм так своевольно вырвался из-под ее действия, она продолжает блокировать некие участки мозга. Жутко звучит, не так ли? Жаль, я не могу объяснить тебе, как она действует. Ты очень умна, я чувствую в тебе родственного человека, но... суров закон. Подожди, сейчас я отключу питание...
Последние слова он произнес совсем тихо, скорее, обращаясь к себе. Изо всех сил напрягаю слух, но резкая боль отвлекла меня от всех мыслей.
– Вот и все, несколько минут, и ты все вспомнишь. Все-таки, это великолепно, управлять сознанием человека.
Яркие вспышки, образы, толчками проталкивающиеся в голову. Несколько минут абсолютной боли, растворение тела в белом тумане, как вдруг сквозь осязаемый страх проступает лицо. Я раньше видела этого парня, и, когда он открыл глаза, я все вспомнила.
– Молодец, Лимма, я думал, уйдет намного больше времени, а ты справилась всего за семь с половиной минут. Сыворотка разъела воспоминания, но они были записаны, так что я беспрепятственно «загрузил» их обратно. Видишь, какими возможностями мы теперь обладаем! Человеческий мозг стал компьютером, с которого можно копировать данные, загружать их, форматировать...