– Ты как? – попытки перекричать гром ни к чему не приводят.
– Что?
– Ты как? Ничего не сломал?
С моей помощью он поднялся. Брус утверждал, что он лишь взбодрился, но на моей руке осталась кровь. Оставшуюся дорогу изредка приглядывался к нему, но он бежал нормально, и я успокоился. Вскоре перед нами предстал маленький неприметный холм. Никто не заподозрил бы, что одно нажатие на кнопку пульта дистанционного управления превращает его в самый настоящий гараж. Механизм пришел в действие, и внутрь склона появилась узкая лестница. Мы спустились внутрь, к моему вездеходу.
21.3
– С ума сойти! И почему ты раньше не рассказывал! – Берк восхищенно рассматривал окружающие нас стальные стены. – А мы со Львом думали, как будем добираться до Архипелага…
Конец предложения он выговорил скомкано, видимо, подумал о том, что Льву так и не пришлось узнать ответ. Я тоже нахмурился и не стал уточнять, что, если бы я рассказал, Росси давно нас заложила.
Забираемся внутрь вездехода. Он представляет собой огромный автомобиль с колесами, позволяющими комфортно ездить по бездорожью. Таурус как-то в шутку назвал его «праотцом всех танков». В багажнике нашлось несколько комплектов чистой одежды, так что заставил ребят переодеться.
– Я хороший лидер, забочусь о здоровье своей команды, – увещевал Берка, которму все равно, в мокрой или сухой он одежде.
– Да просто машину не хочешь испачкать, – пробормотал Берк, натягивая сухую водолазку.
Если во время бега мы в унисон проклинали дождь, то сейчас он нам только на руку. Вода смоет наши следы, и Ресте никогда не добраться до Архипелага. «Вот бы нам до него добраться» – мелькнула предательская мысль в голове. «Конечно, доберемся, куда он от нас денется! Нет в этом мире задачи, с которой не справится мой вездеход» – отвечаю сам себе. Выезжаем из убежища, дождь с бешеной силой бьется о крышу, словно пытается пробиться к нам. Когда выехали на ровную дорогу, на горизонте полыхали молнии.
Выглядит впечатляюще: фиолетово-черное небо, стена дождя, и яркие ветвистые молнии, разрезающие плотные облака. Раскаты грома с каждой секундой становятся все более угрожающими, золотые вспышки врезаются в землю. Кажется, будто мы попали в ад, и происходящее вокруг – какофония Преисподней, но от этого ощущения лишь становятся острей. Нет сил оторвать взгляд от великой мощи природы.
– Вот бы Лимма это увидела! Уверен, она и представить себе такое не могла, – зачарованно глядя в окно, сказал Берк.
При упоминании ее имени я невольно вздрогнул: показалось, что Берк сказал это с издевкой. Но нет, на его лице не было обиды, переживаний за брата: парень полностью растворялся в безумстве природы. Брус коротко взглянул на меня, улыбнулся кончиками губ, и присоединился к созерцанию буйства.
А смотреть действительно было на что. Мы приближались навстречу молниям, потоки дождя становились все яростнее, гром – оглушительнее. Некоторое время я пытался думать о происходящем, убедить себя в том, что слова Берка были искренними, но, постепенно, мысли исчезали из моей головы. Все живое растворялось, сливалось с природой, казалось, будто я существую одновременно в каждой капле, в каждом облаке. Животный восторг заполнял нас, мы перестали быть анархистами: мы просто жители этой планеты.
Теперь я понимаю, что чувствовали далекие предки, почему они почитали богов природы. Яростные раскаты грома пугали их, завораживали, влюбляли в себя. Люди не понимали истоков природы, в их невинном восприятии все казалось святым и неприкосновенным. Им легче было принять неукротимого бога войны, чем Творца. Они воевали, видели смерть, видели, как из ран течет кровь, и в этот момент чувствовали себя одним целым с тем, кого почитали и любили всем сердцем, кому молились и приносили жертвы. Они плыли по морю и видели, как волны размером с горы обрушивают гнев великого Посейдона, бога морей, и в ужасающем черном небе видели его образ. Штиль или шторм – это его воля, его перемена настроения, в которой люди видели связь с эмоциями обычного человека.
И, в такие моменты, когда ты становишься частью окружающего мира, больше всего на свете хочется, чтобы все эти каменные идолы стали живыми, были рядом. Поэтому древние и не воспринимали Единого Бога, который казался им чужим и непонятным, далеким и слабым.