- Тебе понравилось?
- Да, очень. Еще хочу, - отвечаю я сквозь слезы.
- Да ты у нас маленькая шлюшка. Очень любишь, когда тебя трахают?
- Да, очень.
- Какая испорченная девочка! Очень плохая! Извращенка! Если бы не такие, как ты, в мире не было бы столько разврата. Ты это понимаешь, дрянь? Осознаешь свою отвтственность?
- Да, дяденька. Я просто очень испорченная от рождения, - отвечаю я механически. Мне положено так отвечать. Они все хотят верить в то, что мне это нравится.
- Раздевайся, - приказывает он.
Я медленно снимаю платье и аккуратно складываю его на подлокотник – тяну время. Под платьем у меня только хлопковые трусики, которые выдавали в детдоме. Педофилам такие больше всего нравятся. Я стягиваю их, а он вытаскивает из брюк ремень. Я поворачиваюсь к нему спиной, опираясь на спинку дивана, и он смачно бьет меня ремнем по жопе, приговаривая что-то про плохую девочку.
- Презик, - напоминаю я. На минуту он останавливается, чтобы подготовиться, а потом жестко трахает меня. Я стону, изображая удовольствие, и стараюсь ни о чем не думать. Или думать о деньгах. Представляю новенькие хрустящие купюры. В дверь громко стучит Казачок – значит, я с этим мудаком уже час. Мудак продолжает трахать меня, не обращая внимания на стук, и Казачок открывает дверь своим ключом – мы специально это придумали, для моей безопасности. Мудак кончает и смачно шлепает меня по заду.
- Задержался, - говорит Казачок, - Еще пятьсот.
- Да я всего на пять минут, - отмахивается Федор Борисович, натягивая штаны.
- У нее другой клиент из-за тебя ушел. Еще пятьсот.
Я надеваю трусы и платье. Клиент протягивает Казачку еще пять сотен и говорит:
- Тогда оставляй мне ее еще на час.
- Нет, надо было сразу брать два.
- Я останусь, - говорю я, потому что не хочу потерять постоянного клиента, - Ничего страшного. Уходи.
Казачок уходит, а я снова снимаю платье. Из глаз текут слезы.
- Ну-ну, - Федор Борисович пальцами вытирает мои щеки, садится на диван и притягивает меня себе на колени. Ебать меня он уже не хочет, поэтому долго и слюняво целует, пихая мне в рот свой противный скользкий язык. Я считаю до тысячи, представляю, как плыву по речке, еще о чем-то таком думаю, лишь бы не сблевать. Не пятьсот, а тысяча. И всего-то еще часок потерпеть.
Наконец, он оставляет мой рот в покое, кладет меня на спину и начинает вылизывать мне пизду. У меня там все выбрито, как у маленькой девочки, и он довольно причмокивает.
- У вас есть дочь? – спрашиваю я.
- Падчерица, - отвечает он, садится на диван и пихает в меня пальцы – два в пизду и один в зад, - Семнадцать лет.
- Вы ее тоже ебете?
- Нет, конечно. Она приличная девочка, учится в лицее, хорошо себя ведет.
- Целка, что ли?
- Конечно. Я к ней, как к дочери, отношусь.
Он достает пальцы из моей пизды и пихает мне в рот. Я послушно их облизываю. Он смотрит на часы и говорит:
- Пора одеваться, не хочу еще и за третий час платить.
Я одеваюсь, выпрашиваю у него еще триста рублей сверху и иду в ванную. Там достаю из сумочки кружевные трусы, косметику и лак для волос. Через десять минут я снова красотка. На улице уже ждет дежурный мент. Новенький, впервые его вижу.
- С тебя триста рублей, - говорит он.
- Давай натурой, - предлагаю я. Он кивает, и мы идем к его машине, садимся на заднее сиденье. Я сразу расстегиваю его штаны. Член у него вялый и сморщенный. Я работаю рукой, глядя в другую сторону – рассматриваю игрушку на приборной панели. Рыжая собачка с трясущейся головой.
- Побольше энтузиазма, - говорит мент.
- Я не виновата, что у тебя не стоит, - отвечаю я.
Он лезет мне под платье и мнет руками сиськи.
- Ну, ты и плоская. Лучше б деньгами взял. Давай, соси.
Я надеваю на все еще не слишком твердый член презик и ритмично сосу.
- Садись сверху, - командует мент.
Я сажусь на член спиной к нему, чтобы не видеть его уродской морды, и двигаюсь вверх-вниз. Мент просовывает руки под платье, приподнимает меня и пытается вставить член в жопу. Я вскрикиваю от боли и требую:
- Подожди!
Этому проще дать, что он хочет, чтобы быстрее отделаться. Достаю из сумочки детский крем, смазываю его и себя и начинаю медленно опускаться на член. Все еще больно. Он резко дергает меня на себя и начинает жестко трахать. Я скулю от боли и мечтаю, чтобы это быстрее закончилось. А он все не кончает и не кончает. Я кусаю губы, прошу остановиться и пытаюсь вырваться, уперевшись руками в его колени. Он заводит мне руки за спину, охватывает мои запястья одной рукой и поднимает их вверх, так, что я вынуждена наклониться вперед, мои колени упираются в передние кресла, а голова зажата между ними. Мент продолжает одной рукой поднимать мои руки вверх, между спинками передних кресел, выкручивая из суставов, а второй придерживает за бедро и трахает. Я задыхаюсь от боли и кричу. Кажется, вот-вот потеряю сознание. Наконец, он отпускает мои руки, достает член из моей задницы, тянет меня за волосы, разворачивает лицом к себе и, сняв презерватив, дрочит на мое зареванное лицо и заливает его спермой. А потом дает мне смачную пощечину. Спрашивает:
- Понравилось?
Я молча натягиваю трусы, вытираю лицо платком и выхожу из машины. Каждый шаг отдается болью. Казачок ждет меня, сидя на скамейке. Вскакивает, едва я подхожу, и рычит:
- Я его убью.
- Мента? – устало спрашиваю я, - Да щас. Тебя посадят, а я совсем одна останусь.
- Все. Ты больше не работаешь, - злится он.
- Не указывай мне, что делать, - злюсь я в ответ.
До общаги мы идем молча. Там я долго стою под душем, думая о том, что у нас теперь тысяча триста рублей. На пару месяцев может хватить, если экономно расходовать. Но я не могу экономно, опять все пробухаю за неделю. Ничего, за неделю оклемаюсь, подзабуду, как это, и снова в бой. Это хорошие девочки учатся в лицеях, а шлюхи трахаются с их папочками.
Александр
Я знаю, что Марка будет в душе не меньше часа, и на ужин не пойдет, потому что ей надо побыть одной. Это значит, что я перед ужином успею сгонять к лицею. У нас занятия давно закончились, а лицейские только начинают расходиться. И наши пацаны стоят на пятачке за аллейкой, караулят. Если лицейская телка от стада отобьется, ее облапают или загородят дорогу, предлагая поцеловать. Никакого беспредела, все прилично, чисто поржать и, может, чуток сиськи помять. Если от стада отобьется лицейский чистоплюй, его слегка разорят. Как тут удержаться, если они сами бабло отдают по первому требованию? Но они просекли эту тему, и теперь мимо нас не ходят, а с другой стороны от лицея вечно мусора дежурят. Поэтому щас пока просто глазеем. Лично я глазею на одну телку. Она вся такая лапочка, ножки ровные, волосы белые кудрявые, сиськи большие, а талия тонкая, как у стрекозы из книжки с баснями. Блузка белая, юбка в складочку. Шагает важно, как будто она звезда. Не могу на нее не пялиться. Пару раз она тоже на меня посмотрела, но сразу отвернулась, я даже подмигнуть не успел. Вот бы она мимо прошла – я бы ее потрогал, куда дотянулся.
Сегодня она идет с двумя подружками, о чем-то с ними говорит. Одна из подружек замечает, что я пялюсь, смотрит в мою сторону, а пацаны кричат:
- Эй, шмара, не бойся, иди сюда! Пойдем с нами, тебе понравится! Хочешь у меня пососать?
Телка быстро отворачивается и делает вид, что ничего не слышала. Моя девочка вдруг смотрит на меня в упор и осуждающе качает головой. Я подмигиваю ей, а она кривит свое красивое личико и резко отворачивается. Тоже мне, королевна. Все равно, моя Марка красивее и круче. И мне пора идти, потому что скоро ужин.
После ужина я, как всегда, жду Марку на чердаке. Как же меня бесит это все! С тех пор, как она стала шлюхой, у нее все хуже с башкой. То орет, то ревет, ногти грызет, волосы из головы по одному выдергивает, губы все обкусала, книги не читает больше. В день не меньше бутылки водки выжирает и пачку сигарет выкуривает. Если так дальше будет, подсядет на наркоту. Хожу с ней на эти тупые уроки в шарагу только потому, что это единственное нормальное, что ей интересно.