- Если про это кто-то узнает, - говорю я медленно, - Нам пиздец. Всем, и девчонкам тоже. Марка говорит, что любую проблему можно решить баблом. Но сколько надо бабла, чтобы мы могли свалить далеко-далеко и жить, как нам хочется? У нас никогда столько не будет. Мы живем здесь и сейчас. И мы ведем себя, как идиоты.
- И ты считаешь, что если каждый раз повторять, что так нельзя, то ничего, как бы, и не было? Думаешь, что обманывая себя, обманешь и других? У Сони братишка, когда играл в прятки, накрывал голову покрывалом и думал, что его никто не видит, раз он никого не видит. Ты понимаешь, что ведешь себя как двухлетний ребенок? Повзрослей. Или мы это прекращаем, или продолжаем. Меня устроит любой вариант.
- Интересный ты чувак, Поэт, - говорю я, - Говоришь мне, что я не должен врать. А сам пиздишь, как дышишь. Тебя устроит любой вариант? Серьезно?
- Хорошо, я перефразирую. Меня устроит любой вариант, при котором ты будешь счастлив.
- В этом и проблема, Поэт. Нет такого варианта.
- Назови меня по имени.
- Что?
- У меня есть имя. Ты его помнишь?
- Руслан, - говорю я, - И что?
- Ты можешь обращаться ко мне по имени?
- Нет, не могу.
- Почему?
- Это слишком… не знаю слова.
- Интимно?
- Типа того, - я понимаю, что звучит глупо, учитывая, чем мы только что занимались.
- Шандор, - говорит Руслан.
Я вздрагиваю, резко отвечаю:
- Не надо. Меня не так зовут.
- Это твое имя. Разве нет?
- Нет. Да. Не знаю. Мое имя – Казачок.
Александр – это то, что написано в паспорте. Мало ли, что где написано. Шандором меня назвали, когда я родился, но ко мне так никто никогда не обращался. Выходит, у меня нет имени? Только кличка?
Поэт обвивает руками мою шею, притягивает меня к себе и целует, не отпускает, пока я не сдаюсь под его натиском, пока я не начинаю отвечать, пока не обнимаю его в ответ. Мы слишком быстро целуемся снова. Должна пройти хотя бы неделя. Если мы так будем делать, то не сможем остановиться, и рано или поздно спалимся. Я думаю об этом, но уже не могу остановить его, потому что мысли путаются, и все, что мне нужно сейчас, - это его губы на моих губах. Он сам прекращает поцелуй и спрашивает:
- Какое имя мне говорить, когда я кончаю тебе в рот?
- Чего? – я смотрю на него, не понимая, почему мы вдруг прекратили целоваться и опять базарим о какой-то херне, - Да любое.
Я тянусь к его штанам, потому что на этот раз не готов ждать неделю или больше. Он застал меня врасплох, и я хочу его прямо сейчас. Он перехватывает мои руки.
- Серьезно? Любое? Серега?
- Че за Серега? Да я тебе болт откушу, если ты такое ляпнешь, - я снова тянусь к нему, лезу в штаны и сжимаю рукой его член.
- Перестань, мы не закончили разговор, - он снова убирает мои руки.
Тогда я наваливаюсь на него всем телом, заставляя лечь на спину и прижимаясь к нему, трусь о него через ткань одежды, и он хрипло стонет, сжимает в руках мою задницу. Я целую его, наши языки переплетаются, а я продолжаю тереться об него, заставляя выгибаться мне навстречу.
- Вот черт, - стонет он, и тянет вниз мои шорты, - Дай тот крем, хочу сделать, как ты.
Я не возражаю. Это куда лучше, чем тупые базары про имена. Он садится и открывает смазку, а я толкаюсь ему в рот.
- Так у тебя не получится назвать меня Серегой.
Он пытается смеяться, но в его положении это сложно. Чувствую в себе его палец, Поэт двигает им, погружая все глубже. Мне нравится, и в какой-то момент я понимаю, что это не он двигает пальцем, а я сам двигаюсь так, чтобы трахать его рот и насаживаться на палец. И когда он входят до конца и задевают что-то внутри меня, из глаз сыпятся искры, и я слышу свой голос:
- Боже, Руслан, я тебя люблю.
У меня нет сил. Кровь все еще бешено стучит в висках, а перед глазами красная пелена. Я лежу на спине и смотрю сквозь эту пелену, как он дрочит себе, и как белые струи выстреливают мне в лицо. Я не отворачиваюсь, у меня просто нет на это сил. Он вытирает мое лицо какой-то одеждой и наклоняется меня поцеловать.
- Саша, - говорю я, и он смотрит вопросительно, - Ты обычно говоришь это имя. Меня устраивает.
- Хорошо, Саша.
Он садится у меня в ногах, откидывается на спинку дивана и расслабленно смотрит в одну точку. Я окончательно прихожу в себя, красная пелена перед глазами рассеивается, и я тоже сажусь и откидываюсь на спинку дивана.
- Начинай, - говорит он.
- Что?
- Ну, эту свою тему про то, что так нельзя, и пора с этим завязывать.
- Руслан, - говорю я, и он смотрит на меня, насмешливо, но с интересом, - Я тебя люблю.
- Но? – спрашивает он настороженно.
- Но если ты хоть раз назовешь меня Серегой, я тебе яйца отрежу.
Он смеется и целует меня, просит:
- Скажи еще раз.
- Яйца отрежу, - повторяю я.
- Придурок. Не это.
- Я тебя люблю, - теперь это почему-то очень просто, и непонятно, в чем была раньше проблема, - И я тебя хочу. Раньше думал, что что могу так сильно хотеть только Соню.
Руслан расслаблено обнимает меня, небрежно целует куда-то в ухо. Я чувствую, как сквозь него проходит чистое счастье и перетекает в меня. И мне так хорошо, как будто я умер и летаю над мягкими облаками.
- Значит, ты хочешь нас обоих, - бормочет Поэт, и зевает, его глаза слипаются.
- Угу. У меня есть план, - отвечаю я сонно и заваливаюсь на бок, утягивая его за собой, - Я буду трахать ее, а ты меня.
- Ты, вроде, сказал, что это больно, - он снова зевает и прижимается ко мне, размеренно дышит мне в шею.
- Оно того стоит, я потерплю, - я собираюсь что-то еще сказать, но проваливаюсь в сон.
Следующим утром мы с Маркой вдвоем идем на склад – она хочет, чтобы я помог разобрать вещи для благотворительности, потому что она обещала Соне сделать это еще на прошлой неделе, но была слишком занята, и теперь одна не успевает. Она очень напряжена и молчалива.
- Что случилось? – спрашиваю я.
Последнее время девчонки не рассказывают никаких подробностей о маргиналках, но сейчас Соня отсыпается, а Марке нужно с кем-то обсудить свои мысли. Поэтому, поколебавшись, она говорит:
- Я вчера у бати Фуфела была.
- Без Сони? – спрашиваю я.
- От нее сейчас все равно толку мало, она сонная и больная. А Мухтар собирается партию девок в Германию переправить. Через границу в фурах повезут.
Мухтара я знаю. Он продает девчонок в заграничные бордели. Сладко поет про европейскую жизнь и большие бабки, только никто пока оттуда не возвращался. И теперь уже Мухтару не верят, ни одна девчонка добровольно с ним не поедет.
- Да не согласится уже никто, - говорю я, - Все знают, кто такой Мухтар.
- Поэтому он согласия не спрашивает. Покупает девок у местной братвы. Паспорта еще здесь отберут, вповалку погрузят в фуры и перевезут через границу. Сам областной прокурор сделку гарантирует, хотят по-крупному бабла срубить. Со всей области сюда девок везут на продажу. До пятнадцати лет – пять тыщ баксов, целка – восемь, до двадцати лет – три тыщи, старше, но товарные – по тыще. Там, на месте, конечно, дороже продадут.
- И чего хочет Фуфел? – спрашиваю я.
Мне все это совсем не нравится. Одно дело – вылавливать по одному мелких подонков, а совсем другое – лезть в дела серьезной братвы. Раз эти девки настолько тупые, что позволили себя продавать, как скот, значит, там им и место, нечего за них впрягаться.
- Он ничего не хочет, - хмурится Марка, - Это мы хотим выпустить девок и забрать бабло перед сделкой. Потому что расчет со всеми будет прямо перед отъездом, наличкой. Сечешь?
- У тебя крыша поехала? Вас просто пристрелят.
- Или мы их.
- Если прокурор гарантирует, значит, там с охраной все в порядке.
- Это да. Но они ведь не будут ожидать нападения от купленных девушек. Фуфел сказал, что каждой можно разрешить взять с собой по небольшой сумке с вещами и водой. Мы оружие протащим. У нас несколько автоматов Калашникова есть, и Кучерявая учит нас стрелять.