- Вы бы прикрылись или покормили после допроса.
- Мне удобнее кормить сейчас, а не после допроса, - отвечаю я, - Почему мой ребенок должен голодать ради того, чтобы вам раскрываемость повысить? Не нравится – не смотрите.
Меня быстро отпускают, и я возвращаюсь в палату. Соседкам по палате очень интересно, зачем меня допрашивали, и я говорю, как есть – была в здании суда, когда убили того судью-порнографа.
- Я бы тоже его убила, - говорит одна из девчонок, - Нельзя делать бизнес на детских страданиях.
- Я болею за эту бабу, - подхватывает вторая, - Пусть ее не найдут.
- Не найдут, - говорю я, - Если б могли найти, не допрашивали бы всех случайных посетителей суда.
- Тебя, кстати, Церберша искала, - вспоминают девчонки, - Ругалась.
Церберша – это одна из акушерок, наиболее злобная. Впечатление такое, что они там все работают потому что любят издеваться над роженицами, но Церберша – совсем психопатка. Из тех, кто командует «не ори» во время процедур, которые с садистским удовольствием делает наиболее болезненным способом. В палату она врывается с воплями, в сопровождении дежурного врача, кидается ко мне и пытается выхватить ребенка.
- Совсем ненормальная! Младенца на допрос потащила! Угробить хочешь ребенка? Представляешь, сколько там заразы? Все это совместное пребывание приводит вот к таким последствиям – малолетние идиотки думают, что ребенок – это игрушка!
Я прижимаю дочку к себе и отворачиваюсь, чтобы малышка не испугалась. Дежурная врач тоже что-то вопит. Я набираю в грудь воздуха, поворачиваюсь и спокойно говорю:
- Я хотела бы покинуть роддом немедленно. Вы мне сегодня вручите выписку, или заехать за ней позже?
- Не придумывай ерунду, - говорит дежурная врач, - Завтра поговорим. Ложитесь спать.
Она выходит и велит выйти Церберше. Церберша что-то недовольно шипит, но уходит. Я с ребенком на руках спускаюсь вниз, к гардеробу, нахожу свой пакет с вещами, надеваю на ребенка теплый выписной комплект, а на себя – дубленку, в которой приехала, и выхожу на улицу.
- Стой! – кричит мне вслед вахтерша, - Куда с ребенком курить пошла?
Я ускоряю шаг, выхожу на дорогу и ловлю машину. Уже через полчаса я дома. Мама в шоке и бегает вокруг меня, спрашивая, как так получилось, что я никого не предупредили о выписке.
- Да меня там просто все достало, - говорю я, - Это ужасно. Чувствуешь себя не человеком, а инкубатором и девочкой для битья. Хватит.
Мама не спорит со мной, хоть и переживает, что же теперь будет. На следующий день ко мне домой прибегает Церберша. Теперь она не кричит, а разговаривает приторно сладким голосочком, увещевая меня вернуться или хотя бы не писать жалобу. И внезапно обращается ко мне по имени отчеству и на Вы.
- Приносите все выписки, и я не буду жаловаться, если вы не будете. Просто замнем эту историю, как вы сначала ментов пустили к только что родившей женщине, а потом пытались у меня ребенка из рук выхватить, нарушая право на грудное вскармливание и совместное пребывание.
Я знаю, что грудное вскармливание и совместное пребывание – модная фишка, роддома по этому поводу отчитываются и за все косяки отвечают головой. Если история попадет в прессу, да еще и подкрепится похожими историями, роддом замучают проверками вышестоящие инстанции. И, похоже, главврач это Церберше популярно объяснила. Поэтому к вечеру у меня есть выписка, а мама вздыхает с облегчением и помогает мне заполнить бланки на получение свидетельства о рождении.
- Как ты ее назвала? – спрашивает она, занося ручку над графой «имя».
- Русалина.
- Хм. Ясно. А отчество?
- Александровна.
- В графе отец – прочерк?
- Конечно.
Девочка у меня спокойная. Она очень громко кричит, когда ей что-то нужно, а в остальное время ведет себя тихо. Идеальный ребенок. Кучерявая приходит посмотреть на младенца. Держит ее на руках, ворчит по поводу имени, но не сильно.
- Она на тебя больше похожа, чем на меня, - говорю я.
Русалина смуглая, черноглазая и с черными кудрями, прямо как Кучерявая. Да, мне проще думать, что моя дочь похожа на лесбиянку-азербайджанку.
- Он не знает? – спрашивает Кучерявая.
- Нет. И Марка не знает. Не говори ей, пожалуйста, если встретишь. Она сразу все растрепает Казачку.
- Даже не сомневаюсь в этом. Ладно, давай, если что понадобится – обращайся.
Кучерявая на прощание целует меня в губы, как будто так и надо. Я не возражаю, потому что, если не считать маму, она теперь единственный мой близкий человек.
Академический отпуск я беру только после третьего курса – до этого таскаю дочь с собой на лекции и экзамены. Это тяжело, но я справляюсь. А в академе мне скучно. Пытаюсь завести знакомства с другими мамами на детской площадке, но мы слишком разные. И они, узнав, что я не замужем, тут же начинают сватать мне своих братьев, друзей мужа и прочий шлак. Однажды я не выдерживаю рассказа об очередном знакомом с работы и говорю прямо:
- Я не живу с мужчинами по политическим соображениям.
- Это как? – удивляется Ольга, нежная девочка-фиалка с мальчиками-погодками.
- Считаю это нецелесообразным. Они много едят, ленивы и опасны. На содержание мужчины уходит слишком много сил и энергии, а получить от него нечего.
- А как же финансы? – не согласна Рита, мама двухлетней девочки, - Когда есть муж, можно спокойно посидеть в декрете.
- Я и так спокойно сижу. Пока была беременной, брала разные подработки и откладывала, - объясняю я, - Сейчас тоже зарабатываю статьями на околомедицинские темы. Немного, конечно, но с дочкой с голоду не помрем. Если будет совсем тяжело, перееду к маме, а свою квартиру сдам. Ты, Рита, тоже подрабатываешь бухгалтером на удаленке, можешь сама себя содержать, как и я. Зато мне не надо терпеть в доме мужика.
- Да ладно терпеть, - задумчиво говорит Рита, - Ему же надо еще и приготовить, и рубашки погладить, и поговорить вечером.
- И секс по расписанию, - дополняет Ольга.
Меня передергивает.
- Вот и посчитайте, - говорю я, - Если устроиться домработницей в соседний дом, то за выход будешь получать тысячу рублей – я мониторила, когда искала варианты заработка. Это три-пять часов работы. Прожиточный минимум сейчас пять тысяч рублей. Значит, для того, чтобы минимально обеспечить себя и младенца надо сделать десять уборок в месяц. Если две мамочки объединятся, они смогут по очереди сидеть с детьми и зарабатывать. А в своей квартире при этом уборки намного меньше, потому что мужика нет, и никто не засирает пространство.
- Ну, вообще-то, у ребенка еще и отец есть, и если мать сидит с ребенком, то обеспечить его – задача отца, - отвечает Рита, - Для этого алименты и придуманы.
- Конечно, - соглашаюсь я, - Если у ребенка есть отец, то он обязан содержать и ребенка, и его мать в период нетрудоспособности матери. Но я предпочитаю, чтобы у моего ребенка отца не было.
- И я тебя понимаю, - вздыхает Ольга, - Проблем от этого отца больше, чем выгоды.
- Тогда зачем вы постоянно навязываете мне каких-то знакомых мужиков? – возмущаюсь я, - Раз всё понимаете и согласны?
Они молчат и смотрят на меня удивленно.
- Потому что так принято, - неуверенно говорит Ольга, - Обычно женщины стремятся замуж.
- Я не стремлюсь.
- А как же секс? – спрашивает Рита, - Ладно, замуж ты не хочешь. Но ведь можно встречаться с мужчинами для здоровья.
Это актуальный для меня вопрос. Вопреки теории Кучерявой о том, что женщине секс с мужчиной не нужен и не интересен, потому что единственная реальная эрогенная зона – клитор – не стимулируется при вагинальном сексе, я скучаю по мужчинам.