- Спортзал нужен? Душ дополнительный? – спросил Геннадьевич, - Телевизор?
- Конечно, - обрадовался я, - Всего и побольше.
И вот теперь у меня реальный авторитет не только за срок и за статью, но и за бабло и ништяки, которые валятся на зону. Я иду в нормальный спортзал тягать железо, потом беру чистое пушистое полотенце и отправляюсь в душ. Целых три кабинки и свободный доступ, если у тебя есть ключ. У меня есть.
- Я даже на воле так круто не жил, - усмехается Белый, нюхая кусок сиреневого мыла, - Заебись у тебя баба.
- Не жалуюсь, - отвечаю я, намыливая лицо перед бритьем.
- А чего она за пять лет ни одной свиданки не взяла? Не похоже, что она тебя верно ждет.
- У нас не такие отношения. И она на меня злится.
- Ну, не настолько злится, чтобы дать тебе тут сдохнуть. Слышал – дополнительный медкабинет строят? Даже УЗИ будут делать и ЭКГ. И зубы лечить нормально. Надеюсь, достроят до того, как я откинусь. Хоть подлечусь.
Из душевой выходит Тощий, вытираясь полотенцем.
- Это такой кайф, братва, - говорит он.
Я заканчиваю бриться и ухожу, бросая на прощание:
- Когда уходить будете, дверь закройте.
- Ага, мы тебе ключ потом отдадим, - отвечает Тощий.
На полпути вспоминаю, что оставил в душе лосьон после бритья. Я не хочу, чтобы какая-то сука его скрысила, поэтому возвращаюсь. Едва открываю дверь, Белый и Тощий отпрыгивают друг от друга, при этом Тощий поскальзывается на кафельном полу и падает.
- Больно? – спрашиваю я, прикрывая дверь.
- Угу, - отвечает он.
- А будет еще больнее, когда оба за такие дела на петушатне окажетесь.
- Херню несешь, Поэт, - отвечает Белый, - Не знаю, что тебе там показалось…
- Ты это мне зачем говоришь? Я видел то, что видел, и мне похуй. А если увидят другие, я за вас впрягаться не буду. И вам обоим пиздец.
- Все, Поэт, прекращай гнилые базары, - злится Белый, - Тебе показалось.
Он выходит, хлопнув дверью.
- Мне показалось? – спрашиваю я у Тощего.
Он пожимает плечами и говорит:
- Не знаю, что ты видел.
- Но этого не повторится? – уточняю я.
Он снова пожимает плечами.
- Ты придурок, - говорю я, - Ты через год выйдешь, а ему потом еще год здесь жить. Думаешь, оно того стоит?
- Для него – нет, для меня – да. Не волнуйся, Поэт, этого больше не повторится, потому что Дима не позволит. Для него слишком важен его авторитет.
- А для тебя?
- А у меня нет авторитета. Я отсижу, выйду и буду вести нормальный образ жизни. У меня на воле хорошая семья, родители и сестра меня поддержат, я на зону не вернусь. Поэтому мне плевать на мой статус тут.
- Понятно,- киваю я, - Только от беспредела никто не застрахован. Помнишь, как того петуха, Мельницу, в больничку увезли? Да и без таких последствий достаточно пару раз оказаться не в том время не в том месте, и выйдешь отсюда с гепатитом и спидом. Оно тебе надо?
- Как посмотреть. Феденьку из второго барака что-то никто не трогает. Ходит по зоне королевой и свой ключ от душевой имеет.
- Потому что Феденька – Машенька Жука. Чтобы быть в безопасности, таким надо быть при авторитетном воре, под защитой.
- Я так Диме и сказал. Был бы хороший вариант для нас с ним.
- Тупейший вариант, - хмурюсь я, - Вы с ним даже общаться не сможете, ему будет западло с тобой лишний раз базарить. И куча ограничений, в том числе, никаких поцелуйчиков в душевой. Хочешь так?
- Лучше так, чем никак. Хотя Белый с тобой согласен.
- Наверное, потому что ему важнее каждый день с тобой общаться и есть за одним столом, чем иметь возможность засунуть по-быстрому свой болт тебе в глотку.
Заходят Жук с Хмурым, и наш с Тощим разговор на этом заканчивается. А в столовке Тощий на глазах у всех подходит к петушиному столу, берет чью-то дырявую кружку и задумчиво делает из нее глоток. Петухи и чушки смотрят на него, открыв рты, мужики и воры замирают, а Тощий говорит:
- Ой, чего это я? Вот это облажался. И что теперь?
- Что теперь? – переспрашивает один из быков, - Занимай свободное место за этим столом и переезжай в петушатню, раз такой дебил.
- Да уж, - вздыхает Тощий, - Ну, раз уж сам виноват, то придется.
Я иду в наш барак, делая вид, что меня это не касается. Белый, развалившись на шконке, читает газету.
- Белый, - зову я негромко, и он смотрит на меня поверх статьи о суде над олигархом Милошевичем, - Тощий зашкварился.
Белый резко садится, затем встает и тут же замирает, думает. Новости расходятся быстро, по бараку идет шепоток, все переглядываются и кивают на Белого. Тощий в полной тишине проходит к своей шконке, собирает вещички и переносит в петушиный уголок. Там две двухъярусные шконки, и занято только одно из четырех мест – петушком по кличке Тихий.
- Смотрю, у нас новая девочка появилась, - ухмыляется из угла Самовар, раскуривая сигарету, - Новая Маша.
- Даже не смотри в ту сторону, - спокойно говорит Белый.
- Хороша Маша, да не наша, - философски замечает Самовар, и вся хата дико ржет.
Белый садится обратно на свою шконку и берет газету, тихо матерясь себе под нос. Мне, может, и хочется его как-то поддержать, но не в свое дело я лезть не могу. Да и что тут скажешь?
У меня в кармане гудит телефон, через который я передаю Геннадьевичу свои пожелания. Странно. Обычно он просто отвечает «ок» на то, что пишу я. Открываю телефон – «вам ммс».
- Что такое ммс? – спрашиваю я Белого.
- Хрен его знает. Это у тебя мобила, тебе видней.
Я нажимаю на уведомление, и открывается картинка. Две картинки. На одной Марина рядом с каким-то мужиком в костюме с галстуком сидит в бордовом бархатном кресле, подпись – «в театре с мэром», на второй – белый дом в два этажа, а вокруг – снег и елочки, подпись – «дом». Следом приходит смс – «Привет». Я смотрю на это «Привет», не моргая. Что я должен сделать? Ответить? Отправить свою фотку? У меня нет фотоаппарата.
Я набираю на клавиатуре «Привет. У меня нет фотоаппарата». Тут же приходит ответ: «Есть. В телефоне». Я копаюсь в телефоне и нахожу камеру. Не собираюсь я слать свою фотку. Я снимаю майку и фотографирую звезду на ключице, а потом – картинку с кинжалом, обвитым змеей, на плече. Отправляю Марке ответную ммску.
«Ты в своем уме?» – приходит от нее смс, - «Хочешь подцепить ВИЧ?»
«Одноразовые иглы. Генадьич передает».
«Ок»
Следующие три месяца от нее ничего нет. Я иногда смотрю на ее фотку и хочу спросить, как дела. Но вовремя передумываю, потому что не хочу в ответ рассказывать, как дела у меня.
В барак приводят новенького, только из карантина. Приличный паренек с аккуратной полудлинной стрижкой. Вертухай заводит его и оставляет у двери. Паренек затравленно озирается. Я киваю Тихому, и тот подходит со своей стандартной сигареткой. Обычная проверка новичка на знание понятий. Обычно, если новичок вежливо протягивает руку, я кричу ему, чтобы не брал, и все ржут, и понимают, что перед нами последний лошара. Но такие редко бывают, обычно все наученные, что надо отказаться сразу. Этот ведет себя нестандартно.
- Благодарю, - говорит он, - Но откажусь, потому что не курю, а не потому что мне нельзя ничего брать из Ваших рук.
- Ты откуда такой вежливый? – смеюсь я.
- Из Москвы, - отвечает он.
- И за что?
- За соучастие в мошенничестве в особо крупных размерах. Приятно познакомиться. Александр Левский.
Белый хмуро смотрит на него и спрашивает:
- Ты по делу Милошевича, что ли? Юрист?
- Все верно, - кивает Левский.
Белый качает головой:
- Зря ты его не сдал с потрохами, здесь тебе жизни не будет.
- Я бы сдал, если б было, что сдавать. Но следователи хотели, чтобы я подписался под откровенной ложью.
- Милошевича все равно посадят, - сказал я.
- Но не из-за меня, - ответил Левский, - Не такой уж я пидор.
- А ты ничего, - говорит Самовар, - Мне нравишься. А раз мне нравишься, значит, хорошо жить будешь.