Выбрать главу

— Надо прощать другимъ, чтобъ намъ прощали!

Переведя затѣмъ свои взглядъ на меня, она сказала:

— Какіе у тебя грустные глаза!..

Она провела рукой по моимъ глазамъ, какъ будто бы стараясь стереть съ нихъ то, что ей не нравилось и, закрывъ ихъ ладонью, снова прошептала:

— Сколько страданій проносится надъ нами!

Она сняла руки съ моего лица, вложила ихъ въ мои и, не сводя съ меня глазъ, голосомъ, полнымъ мольбы, сказала:

— Моя милая дѣвочка, послушай меня, не становись никогда несчастной монахиней.

У ней вырвался долгій вздохъ какъ бы сожалѣнія, и она прибавила:

— Наша монашеская бѣлая и черная одежда говоритъ другимъ, что мы существа силы и свѣта, и всѣ льютъ свои слезы передъ нами и несутъ свои страданія, ища утѣшенія у насъ. Но никому нѣтъ дѣла до нашихъ страданій. Какъ будто у насъ нѣтъ своей жизни…

Потомъ она стала говорить о будущемъ:

— Я отправлюсь туда, куда идутъ миссіонеры. Я поселюсь въ домѣ, полномъ ужаса. Передъ моими глазами будетъ все уродство, всѣ язвы…

Я слушала ея глубокій голосъ, и въ немъ звучала какая-то беззавѣтная преданность: казалось, что она можетъ взвалить себѣ на плечи страданія всей земли.

Она отняла свои руки отъ моихъ, погладила меня по щекамъ, и ея голосъ зазвучалъ нѣжно, когда она сказала:

— Чистота твоего лица запечатлѣется на всегда въ моей памяти.

И, устремивъ взоръ вверхъ, она прибавила:

— Господь далъ намъ способность помнить, и нѣтъ той власти, которая отняла бы ее у насъ.

Она встала со скамьи, я проводила ее до выхода и, когда Красивое-Око закрыла за ней тяжелую дверь, я долго слышала еще протяжный и глухой стукъ двери.

Въ этотъ вечеръ сестра Дэзирэ позже обычнаго пришла въ нашу комнату; она присутствовала на молитвѣ по случаю отъѣзда сестры Мари-Любови. Та уѣзжала къ прокаженнымъ.

* * *

Еще разъ вернулась зима.

Сестра Дэзирэ скоро замѣтила мою страсть къ чтенію и стала приносить мнѣ книги изъ монастырской библіотеки.

По большей части это были дѣтскія книги, я ихъ читала, пропуская по нѣсколько страницъ. Мнѣ больше нравились разсказы о путешествіяхъ и я читала ихъ при свѣтѣ ночника.

Сестра Дэзирэ, просыпаясь ночью, журила меня, но, какъ только она засыпала, я снова принималась за книгу.

Мало-по-малу нѣжная дружба установилась между нами; ночью мы не задергивали больше бѣлыхъ занавѣсокъ, отдѣлявшихъ наши кровати; мы не стѣснялись больше другъ друга и думали общія думы.

Нѣжная веселость не покидала ее.

Только монашеская одежда печалила ее; она находила ее тяжелой, неудобной, и говорила съ выраженіемъ усталости:

— Когда я одѣваю ее, мнѣ кажется, что я вхожу въ домъ, гдѣ всегда темно.

Вечеромъ она старалась какъ можно скорѣе сбросить ее и была счастлива, когда могла ходить по комнатѣ въ ночномъ костюмѣ.

Она прибавляла съ своей обычной гримаской.

— Теперь я начинаю привыкать, но первое время мой монашескій уборъ царапалъ мнѣ щеки, а платье оттягивало плечи.

Весною она начала кашлять; кашель ея былъ сухой, и кашляла она лишь изрѣдка.

Ея длинная, тонкая фигура стала еще болѣе хрупкой. Она попрежнему была весела и только жаловалась, что платье становилось все болѣе и болѣе тяжелымъ.

* * *

Однажды въ майскую ночь она безпрерывно металась и громко бредила.

Я всю ночь читала и неожиданно замѣтила, что наступаетъ день. Я затушила ночникъ и попыталась немного заснуть.

Я начинала засыпать, когда сестра Дэзирэ сказала:

— Откройте окно: сегодня онъ придетъ!

Я думала, что она еще въ бреду, но она повторила совсѣмъ отчетливо:

— Откройте же окно, чтобы онъ могъ войти!

Я поднялась, чтобы посмотрѣть, спитъ ли она, и увидѣла ее сидящей на кровати. Она отбросила одѣяло и развязывала тесемки своего ночного чепчика; сор вала его съ головы и бросила на полъ. Затѣмъ она покачала головой, и ея короткіе вьющіеся волосы спустились на лобъ и я тотчасъ же узнала Дэзирэ Жоли.

Я подошла къ ней, немного испуганная; она же повторяла:

— Откройте же окно, чтобы онъ могъ войти!

Я открыла настежь окно, и когда обернулась, сестра Дэзирэ, сложивши руки, протягивала ихъ навстрѣчу восходящему солнцу и внезапно ослабѣвшимъ голосомъ сказала:

— Я сбросила платье, я больше не могла.

Она легла спокойно, и ея лицо стало неподвижнымъ.

Я затаила дыханіе и долго слушала дышетъ ли она; потомъ я стала усиленно дышать, какъ бы желая свое дыханіе вдохнуть ей въ грудь.